МЛП

{jcomments on} Георгий Васильев

Комментарии к статье Вадима Дамье

«А Карфаген должен быть разрушен…» На какую бы тему ни писал анархист статью, можно быть уверенным: еси эта статья достаточно большая и если автор поднимается до широких исторических обобщений - он обязательно совершит какой-нибудь наезд на большевизм.

Вадим Дамье не является исключением из этого правила. Написав замечательную критику «Хранителей Радуги», бьющую не только по этим эколожцам, но и по всяким прочим «новым левым», «антиглобалистам» и т. п. (вся эта публика одним миром мазана, и ко всем ним приложимы оценки, данные Дамье «Хранителям Радуги»), он никак не мог обойтись без того, чтобы окрестить их «тусовочно-панковскими экобольшевиками».

Основания для этого у нашего автора весьма шатки. Например, когда он противопоставляет анархистов, «всегда придерживавшихся принципа соответствия цели и средств», большевикам, «утверждавшим, что цель оправдывает средства», то он попросту искажает историческую истину. Для того, чтобы убедиться в этом, достаточно прочесть статью Троцкого «Их мораль и наша», в которой хорошо сформулирована позиция революционного большевизма (то есть такая позиция, которой большевики придерживались еще до своего превращения в партию новых эксплуататоров) по данному вопросу. В этой статье - см. ее, напр., в сборнике «Этическая мысль: Научно-публицистические чтения. 1991», М., Республика, 1992 - Троцкий как раз и разъясняет ту тривиальную вещь, что цели следует добиваться именно теми средствами, которыми ее можно добиться. Согласно смыслу этой статьи, рациональное истолкование многократно оклеветанного выражения «Цель оправдывает средства» очень просто и, на самом деле, вполне ясно: если средства, которыми только и можно добиться твоей цели, кажутся тебе неприемлемыми - либо найди в себе силы все-таки принять эти средства, либо поставь себе иную цель. Дамье же, к сожалению, наводит тень на плетень, сближая «Хранителей Радуги», для которых идеал анархии вполне совместим с практическим оппортунизмом, с революционными большевиками, у которых вообще не было идеалов, а были только прогнозы. До тех пор, пока большевики оставались революционерами и не лгали массам, они обосновывали свои цели своими прогнозами, а не мечтаниями и желаниями (из каковых, при отсутствии возможности и желания доказательно прогнозировать будущее, и вырастают идеалы) этих самых масс. И уж тем более - не своими собственными мечтаниями и хотениями… История никогда не старается соответствовать хотелкам как отдельных индивидуев, так и масс - это революционные большевики понимали, в отличие от анархистов, очень хорошо. Потому, кстати, и победили анархистов, предварительно использовав их в борьбе с белыми.

Не менее натянутым является и производимое Дамье сближение образа действий «Хранителей Радуги» - который действительно представляет собой «типичное поведение самозванного политического «авангарда», который пытается делать спасительную «революцию» для других и за других» - с большевизмом. Хотя бы потому, что большевики всегда старались вести массы за собой, причем вести именно на борьбу - а следовательно, большевиков никак нельзя обвинить (в отличие от «Хранителей Радуги») в том, что массы им были вообще по-фигу. Правда то, что большевики стремились делать революцию не просто вместе с массами, но во главе них - однако если ты хочешь «предъявить» большевикам это, то «предъявляй» именно то, что есть, а не дополняй свои обвинения собственными фантазиями!

А теперь давайте разберемся вот с каким вопросом:

а были ли так уж неправы большевики, стремясь руководить пролетариатом в его борьбе с буржуазией?

*       *       * tc "* * * "

Ответить на этот вопрос нам поможет классификация отношений управления, предложенная в начале моей статьи «Что такое «управление» и «отношения собственности»?» («ПР», №4). Более подробно эта классификация изложена в первом очерке книги В. Бугеры «Собственность и управление» (М., Наука, 2003).

Итак, обратимся к этой статье:

«Существуют три основных типа отношений управления.

Индивидуальное управление – это когда каждый член данной группы людей сам управляет своей деятельностью, не  “вмешиваясь в дела” других членов группы и не допуская их вмешательства в управление своими делами. (Пример - группа торговцев, случайно оказавшихся  на рынке соседями  по прилавку.) Члены такой группы не связаны друг с другом  в процессе управления своими действиями: решения каждый из них принимает сам по себе.

Коллективное управление – это когда члены группы взаимодействуют друг с другом в процессе управления своими действиями, совместно управляют действиями каждого, “вмешиваются в дела друг друга”. (Пример – несколько человек, перетаскивающих бревно, среди которых нет определенного лидера.) Такая группа представляет собой коллектив, члены которого непосредственно связаны друг с другом в процессе управления своими действиями: все вместе принимают единые решения. Коллектив – это единый субъект с единым сознанием, волей и действием.

Авторитарное управление – это когда члены группы не взаимодействуют друг с другом в процессе управления своими действиями, но все же связаны между собой в этом процессе посредством руководителя, который управляет ими, не будучи в свою очередь управляем с их стороны (в отличие от коллектива, где каждый управляет всеми и все – каждым). Руководитель координирует (согласовывает) действия членов группы – своих подчиненных(4) (в отличие от коллектива, где все его члены координируют действия друг друга), выполняющих принятые им решения; таким образом, эта группа тоже представляет собою единого субъекта – с единым действием, сознанием и волей (сознанием и волей руководителя). Однако это единство менее тесно, органично и прочно, чем единство коллектива как субъекта. Изымите из авторитарно управляемой группы руководителя – и она распадется; для того же, чтобы распался коллектив, из него обязательно нужно изъять значительное – по отношению к численности коллектива – число его членов».

Итак, отношения индивидуального управления - это отношения между независимыми друг от друга индивидами; отношения авторитарного управления - это отношения между начальником и его подчиненными, которые образуют единую группу именно благодаря своему начальнику, связующему их в единое целое; что же касается отношений коллективного управления, то они представляют собой отношения «координации по горизонтали», когда члены группы координируют свои действия «на равных», без деления на начальников и подчиненных.

Продолжим цитирование статьи из №4 «ПР»:

«Ни один из трех основных типов отношений управления практически никогда не встречается в чистом виде. Внутри любой группы людей – от нескольких человек до всего общества, взятого в целом – отношения индивидуального, коллективного и авторитарного управления перемешиваются в различных пропорциях, в большей или меньшей степени взаимопроникают  и сплавляются друг с другом, образуя ряд переходных форм. Так, смешение индивидуального и авторитарного типов управления проявляется в том, что каждый подчиненный имеет более или менее обширный круг дел “в своей компетенции”, управляя этими делами без или почти без участия руководителей; наложение авторитарного и коллективного типов друг на друга приводит к большему или меньшему контролю над руководителями снизу, к переизбираемости большего или меньшего процента руководителей подчиненными (через большие или меньшие сроки либо вообще в любое время по желанию подчиненных) и так далее. Однако как бы тесно ни сплавлялись друг с другом три типа отношений управления, но в любой группе можно, проведя анализ системы отношений управления, различить эти типы и подсчитать удельный вес каждого из них в данной системе».

Зачастую можно «на глазок» определить, какой именно из трех типов отношений управления преобладает в данной группе. Например, в воинской части или на предприятии в классовом обществе очевидно преобладают отношения авторитарного управления; поэтому выражение «трудовой коллектив» не имеет научного смысла. Вообще говоря, слово «коллектив» очень часто употребляется для обозначения всякой группы, осуществляющей кооперированную деятельность; при этом не различаются два совершенно разных типа кооперации - когда начальники координируют деятельность своих подчиненных «по вертикали» и когда члены группы взаимно координируют свои действия «на равных», «по горизонтали».

Именно слова «коллектив», «коллективное управление» наиболее пригодны для обозначения координации «по горизонтали», без деления на начальников и подчиненных. Хотя это слово и используется зачастую для обозначения групп, в которых преобладают отношения авторитарного управления, однако все-таки сформировалась некая стихийная традиция, неписаный закон, в силу которой «коллективом» называют лишь такую группу, где, хотя бы и наряду с отношениями авторитарного управления, более-менее заметную роль играет также и «координация по горизонтали». Следуя этой традиции, Маркс и Энгельс провели в «Немецкой идеологии» различие между «действительной» и «мнимой» коллективностью - причем в качестве примера «суррогата колективности» они привели государство, т. е. типичную авторитарно управляемую группу (Соч., 2-е изд., т. 3, с. 75).

Классики пошли в верном направлении: действительно, если уж превращать слово «коллектив» в научный термин, то надо сделать его однозначным, надо недвусмысленно увязать его с той самой «координацией по горизонтали», с которой он уже (хотя и все еще нечетко, нестабильно) начал увязываться в расхожем словоупотреблении. Так и было сделано в №4 «ПР» и в книге «Собственность и управление».

Однако продолжим цитату с того места, где мы прервали ее:

«Измерительной шкалой при этом будет  рабочее время: с ее помощью можно будет подсчитать, какой процент действий, совершаемых в совокупности всеми членами данной группы или некоторой их частью, управляется (управлялся, будет управляться в тот или иной момент времени) индивидуально, коллективно или авторитарно.

Методики таких подсчетов еще никогда никем не разрабатывались. Однако и без всяких методик, «на глазок» можно определить, что, например, в системе отношений управления производством, распределением и потреблением внутри первобытной общины (кстати, каждая такая община не была частью, одной из ячеек первобытного общества, но сама представляла собой общество как таковое) отношения коллективного управления преобладали над каждым из двух других типов отношений управления. Это проявлялось в следующем: самые важные решения принимались всей общиной в целом на ее собраниях, при этом вожди и старейшины отнюдь не играли решающей роли (да и как они могли бы закрепить за собой такую роль, если внутри общины не было такой силы, на которую они могли бы опереться для того, чтобы подавить и подчинить остальных общинников: в классической, еще не начавшей разлагаться первобытной общине все ее взрослые члены - и мужчины, и женщины - были примерно одинаково вооружены) - проекты решений обсуждались до тех пор, пока члены общины не приходили к единому мнению, и только тогда решение считалось принятым;

любой лидер в общине мог быть переизбран ею в любой момент, и вообще зачастую сама должность лидера была не постоянной, а возникала лишь в привязке к какому-то отдельному мероприятию (например, к выходу общинников на охоту или на сбор полезных растений), по окончании которого не только избранные на эту должность люди вновь растворялись в массе общинников, но и сама данная «вакансия» исчезала (чем чаще первобытные общины нуждались в том, чтобы той или иной стороной их жизнедеятельности постоянно кто-то руководил, тем в большей мере они переставали быть первобытными; если же мы видим, что в каком-то племени уже имеются пожизненные, а тем более наследственные вожди, - значит, это племя уже не первобытное, каким бы примитивным оно ни было: здесь мы уже имеем дело с ранними ступенями развития цивилизации);

распределение материальных благ в общине было в огромной степени уравнительным, и производилось оно под жестким контролем всей общины; привилегии лидеров были крайне незначительны; сам процесс потребления каждым общинником своей доли материальных благ происходил до такой степени под контролем и при участии всей общины, что потребление первобытных людей не было индивидуальным - это было коллективное потребление.

Также очевидно, что в цивилизованном обществе, разделенном на классы, народности и государства, отношения коллективного управления экономической деятельностью отошли далеко на задний план по сравнению с отношениями авторитарного и индивидуального управления. Типичными, основными отношениями управления в производстве, распределении, обмене (особом виде распределения, развившемся по мере превращения продуктов труда в товары) и потреблении стали отношения не между равноправными сотрудниками, совместно управляющими своей деятельностью, а между начальником и подчиненным, между продавцом и покупателем, между конкурентами».

Что же позволяло первобытным людям - с их узким кругозором, малоразвитой логикой, мифологическим (т. е. малодоказательным) мышлением - осуществлять участие всех членов общества в управлении им? И почему более образованные, более доказательно мыслящие цивилизованные люди вот уже девять тысяч лет кряду никак не могут координировать, в мало-мальски значительном масштабе, свои действия так, как это делали первобытные люди - то есть отчасти вообще без руководителей, а отчасти с руководителями, полностью подконтрольными своим подчиненным?

Разгадка заключается в трех обстоятельствах, благодаря которым первобытные люди могли очень быстро обсудить любую проблему всем обществом и принять по поводу нее единое совместное решение, с которым все были согласны:

1) каждая первобытная община представляла собой почти самодостаточное общество. Таким образом, каждое первобытное общество было очень маленьким - а чем меньше людей в группе, тем быстрее они способны обсудить какую-то проблему и выработать ее совместное решение;

2) проблемы, которые жизнь ставила перед первобытными людьми, не были настолько многосторонними, чтобы требовалось перебирать большое количество вариантов их решения. Куда на завтрашней охоте гнать дичь? - Да все соплеменники прекрасно знали, где поблизости находится самый удобный для этой цели овраг. Кого избрать вождем на эту охоту? - Все общинники знали друг друга, как облупленных, и прекрасно представляли себе, кто из них наиболее пригоден для этой роли. Куда откочевать осенью? - Ясное дело, туда, где теплее… И так далее. А чем меньше спектр возможных вариантов решения проблемы, тем быстрее члены группы способны обсудить какую-то проблему и выработать ее совместное решение;

3) профессиональная специализация среди первобытных людей была развита мало, и, таким образом, все взрослые члены каждой общины имели почти одинаковый опыт. А чем больше совпадает кругозор у членов группы, тем быстрее они способны прийти к единому варианту решения проблемы.

Все эти три обстоятельства отпадали по мере развития производительных сил, обусловливавшего переход от первобытной общины к классовому обществу. В результате повышения производительности труда общины выросли, стали оживленнее контактировать между собой и в конце концов слились в более-менее крупные народности. То же самое развитие производительных сил усложнило проблемы, встающие перед людьми, сделало более многовариантными спектры возможных решений этих проблем. Наконец, по мере развития производительных сил возрастало разнообразие видов деятельности, что приводило к углублению профессиональной специализации членов общества. Все это, вместе взятое, привело к тому, что у членов не только всего общества, но даже мало-мальски значительных его элементов просто не стало хватать времени для осуществления коллективного управления - и это было неизбежно. Для того, чтобы вернуться к преобладанию коллективных отношений управления, был только один мыслимый путь - отказаться от сохи, серпа, пастушьего кнута (а позднее - еще и от фабричной машины) и вернуться к каменному топору. Но это означало также и отказ от всех материальных благ, добываемых с помощью сохи, серпа, пастушьего кнута, а позднее - еще и с помощью фабричной машины; потому этот путь, хотя и теоретически вообразимый, на практике был совершенно невозможен. Никогда, ни за какие духовные блага (такие, например, как дружба и братско-сестринская любовь между всеми членами общества, психологический комфорт как результат доверия к другим людям и к самому себе, и т. п.) не откажутся люди от материального комфорта; и всегда тех, кто осознанно стремится к уменьшению своего материального комфорта как к конечной цели, в обществе будет лишь малое меньшинство. Это утверждение настолько хорошо доказывается всей историей человечества, что его можно принять как аксиому. Люди хотят сытно есть, мягко спать в тепле, весело развлекаться с помощью как можно более «продвинутых» средств развлечения, все лучше и лучше лечить свои болезни - и если идут на лишения, муки и смерть, то в подавляющем большинстве случаев для того, чтобы в будущем те, кого они любят, могли сытно есть, мягко спать в тепле, весело развлекаться с помощью как можно более «продвинутых» средств развлечения, все лучше и лучше лечить свои болезни. Противоположное им могут предлагать лишь такие лукавые, коварные философы, обращающиеся к сбрендившим современным интеллигентикам и еще больше заморочивающие им мозги, как Герберт Маркузе, писавший в своей книге «Эрос и цивилизация»:

«…сокращение рабочего времени до такой степени, что это перестало бы сдерживать развитие человеческих способностей, является первой предпосылкой свободы. Такое сокращение почти неминуемо означало бы понижение преобладающего в настоящее время в развитых индустриальных странах уровня жизни. Но возвращение к более низкому жизненному стандарту, вызванному крушением принципа производительности, еще не является свидетельством против прогресса свободы» (Г. Маркузе. Эрос и цивилизация. Киев, «ИСА», 1995. Стр. 156-157).

Любой рядовой наемный работник, не настолько закомплексованный, как почитатели Маркузе, пошлет последнего куда подальше - и будет совершенно прав. Переход к коллективизму имеет смысл лишь в том случае, если он поможет человечеству, во-первых, выжить, а во-вторых, жить еще комфортнее - не только психологически, но и материально, - чем в классовом обществе.

Возможен ли такой переход? Об этом мы поговорим позднее. Сейчас же отметим, что переход к преобладанию отношений авторитарного и индивидуального управления в обществе над отношениями коллективного управления породил еще одно, дополнительное препятствие к функционированию и возрастанию роли отношений коллективного управления:

появились и возобладали непримиримые, антагонистические противоречия между членами общества - а когда такие противоречия имеют место между членами даже маленькой группы, то до тех пор, пока эти противоречия не устранены (а устранить их невозможно без применения силы), эта группа не способна выработать устраивающее всех единое решение даже для простой проблемы, одинаково доступной для осмысления всех членов данной группы.

На протяжении всего существования классового общества эксплуатируемые классы время от времени применяли насилие, пытаясь устранить антагонистические противоречия между людьми. Иногда угнетенным удавалось свергнуть своих эксплуататоров. Однако перечисленные выше ограничители отношений коллективного управления, появившиеся с переходом от охоты и собирательства к земледелию и скотоводству, оставались в полной силе - и не позволяли победоносным повстанцам устроить жизнь общества по-коллективистски. Их лидеры становились новыми господами, новыми эксплуататорами. Это не значит, что восстания угнетенных были бесполезными: они вели к установлению новых общественных форм, способствующих дальнейшему совершенствованию производительных сил. Однако эти новые формы оказывались такими же эксплуататорскими, угнетательскими, как и прежние. История классового общества доказала, что революционное насилие угнетенных классов - хотя и необходимое, но вовсе не достаточное условие перехода человечества к бесклассовому, коллективистскому общественному строю.

Возможно ли вообще, чтобы человечество, ставшее в ?Ч ?еке единым социальным организмом, состоящим из нескольких миллиардов человек, превратилось в общество с преобладающими отношениями коллективного управления на уровне производительных сил не ниже современного? Как именно это возможно?

Товарищ Вадима Дамье по КРАС, Михаил Магид, считает, что невозможно. Он склоняется к тому, что стоит бороться за разделение человечества на небольшие сельские общины, за возврат к доиндустриальным производительным силам:

«Сантильян также заявлял: «Индустриализация не является необходимой. Люди тысячелетия жили без нее, жизненное счастье и благосостояние людей не зависят от индустриализации». И другой аргентинский анархист - Исмаэль Марти: «Надо думать не исключительно о производстве, а больше о самих людях. Не человек существует для общества, а общество для людей». Он призывал вернуться «назад к простоте природы, к сельскому хозяйству, к коммуне. Только следуя этим принципам, можно преодолеть рыночное производство и перейти к системе свободного распределения».

Можно допустить, что какие-то элементы современных технологий могут быть использованы в целях социального и индивидуального освобождения, однако их применение в полном объеме вряд ли приведет к чему-то иному, кроме как к восстановлению существующих сегодня отношений отчуждения и несвободы (хотя бы и в каком-то новом обличии). Ибо небольшие группы людей, отдельные самоуправляющиеся коллективы не в состоянии контролировать сверхсложные процессы производства и обмена, которые неизбежны в рамках индустриальных и постиндустриальных глобальных систем, не в состоянии постичь их суть. Частичное, раздробленное на миллионы частей, а не целостное знание сущности этих процессов, ведет к росту специализации и к принципиальному отсутствию возможности понять интересы и цели друг друга (а без этой возможности нельзя и совместно управлять общественной жизнью). Отсюда неизбежно вытекает необходимость формирования технобюрократии, осуществляющей над обществом регулирующий контроль. Причем именно постиндустриальные технологии сообщают этому контролю невиданную прежде мощь, ведут к появлению принципиально новых и тоталитарных по своей сути форм этого контроля» (Михаил Магид. Тоталитаризм: темное прошлое или светлое будущее? / Наперекор, №12, зима 2002/2003. Стр. 62.).

Как видим, Магид согласен с Маркузе: пусть будем жить беднее, лишь бы в бесклассовом обществе! Однако современные пролетарии пошлют Магида за такую установку туда же, куда и Маркузе - и опять-таки будут совершенно правы. К таким речам пролетарии (да и то далеко не все) прислушивались с одобрением лишь в те времена, когда индустриализация только что вырвала их из сельских общин, ограбила и еще ничего не дала взамен. Современный же рядовой наемный работник, уже вкусивший благ, предоставляемых ему промышленностью (хоть и блага эти с массой дефектов, хоть и доставляются пролетариям они помалу и с перебоями, хоть и дорогую цену - во многих отношениях - платят пролетарии за эти блага, но все же современный пролетарий в среднем живет в куда как большем материальном комфорте, чем его предок-крестьянин), не очень-то склонен воспринимать мысль о том, что люди тысячелетиями жили и без индустриализации, как руководство к политическому действию.

Следует обратить внимание еще и на то, что возврат к сельским общинам неизбежно возродит вовсе не первобытный коммунизм, а докапиталистическое эксплуататорское общество. Это произойдет прежде всего потому, что даже самые замкнутые сельскохозяйственные общины все-таки намного теснее контактируют между собой в процессе производства и распределения материальных благ, чем первобытные общины - и, таким образом, вместе составляют достаточно большие социальные организмы из десятков и сотен тысяч, а то и из нескольких миллионов человек. Этому огромному количеству людей приходится как-то координировать свою деятельность, прежде всего экономическую; а поскольку все они не только не могут регулярно принимать разнообразные управленческие решения, но даже не могут (в отличие от двухсот-трехсот человек, составляющих первобытную общину) регулярно производить совместное отслеживание деятельности избранных ими координаторов и совместно принять в любой момент решение, оставить ли этих координаторов на посту или сменить их, - по этой причине те, кто будет координировать экономическую деятельность этих общин, неизбежно приучатся манипулировать последними, умело вешать своим избирателям-подчиненным лапшу на уши, и в конце концов (весьма быстро) станут начальниками, не подконтрольными своим подчиненным, господами и эксплуататорами. Собственно говоря, именно это и произошло при переходе от охоты и собирательства к земледелию и скотоводству; эта же история обязательно повторилась бы, если бы сбылись мечты Магида и тех аргентинских анархистов, на которых он ссылается.

Более того. Если бы произошел возврат от индустриального классового общества к доиндустриальному, но тоже классовому, - этот возврат неизбежно будет неполным: сохранится современное оружие и весь тот сектор промышленности, который необходим для его производства. Почему так? - Об этом говорилось еще в первом номере «ПР» (осень 2001 г.), в статье «Зачем человечеству нужна мировая революция?» В цитате оттуда, которую мы сейчас приведем, особое внимание надо обратить на четвертый абзац:

«…во второй половине двадцатого века наша техника достигла такого уровня развития, на котором дальнейшее существование классового, отчужденного общества просто несовместимо с выживанием человечества. Если будут продолжаться конкуренция и борьба за власть между людьми, проявляющиеся не только в больших и малых войнах, но и просто в том, что производство ведется ради прибыли капиталистов и карьеры начальников, то при нынешнем уровне техники человечество рано или поздно, но в любом случае достаточно скоро - через пару-другую сотен лет максимум - уничтожит себя. А вернуться к более низкому уровню техники человечество никак не может - да если и попыталось бы, то обязательно уничтожило бы себя в процессе такой попытки.

На том уровне развития техники, которого человечество достигло в ходе Научно-технической революции (НТР), каждая малая война означает большую экологическую катастрофу. Война сегодня - даже такая, в ходе которой ядерное оружие не применяется - это взрывы нефтяных и газовых скважин, хранилищ токсичных химических веществ и радиоактивных отходов, заводов, где вся эта зараза производится, АЭС… Чем дольше будут люди воевать друг с другом, тем больше невосполнимых потерь понесет природа Земли - а поскольку люди будут воевать друг с другом до тех пор, пока существует классовое общество, то уже только поэтому можно считать доказанным, что если через некоторое время (не так важно, через сто, двести или триста лет; важно, что по историческим меркам этот срок весьма короток - вряд ли больше, чем двести-триста лет) классовое общество не уступит (или хотя бы не начнет уступать) место какому-то иному типу общественной организации, при котором были бы исключены конкуренция и борьба за власть между людьми, то обязательно произойдет глобальная экологическая катастрофа и человечество погибнет.

Как устранить угрозу войн, не устраняя классовое общество? Создать единое мировое государство, принадлежащее эксплуататорским (экономически господствующим и присваивающим прибавочный продукт труда своих подчиненных) классам всего мира, которое прекратило бы войны? Но ведь ежу понятно, что поскольку противоречия между различными группировками эксплуататоров, их борьба за деньги и власть друг с другом в принципе неустранима (до тех пор, пока не устранены сами эксплуататорские классы), то, во-первых, сама попытка создать такое государство неизбежно вызвала бы либо новую мировую войну, либо эквивалентную ей по масштабам, жертвам и разрушениям серию локальных войн - то есть приблизила бы глобальную экологическую катастрофу;  а во-вторых, если бы даже такое государство и было создано (что само по себе практически невозможно), то оно обязательно оказалось бы недолговечным - противоречия между группировками эксплуататоров взорвали бы его очень скоро, и это опять-таки сопровождалось бы большими войнами… Как видим, пока существует классовое общество - оно неизбежно будет загонять само себя, а заодно и все человечество, в гроб.

Может быть, от этой угрозы можно было бы спастись, если бы сохранить классовое общество, но избавиться от высокоразвитой техники, отбросив производительные силы человечества лет на 300 назад?.. Не получится. Даже если бы все государства мира - или гипотетическое мировое государство, которое реально никогда не возникнет - вдруг обезумели и начали бы осуществлять это дело, то современное оружие эти государства (или группировки господствующего класса в едином мировом государстве) обязательно сохранили бы для себя (никакое безумие не заслонило бы от них такой настоятельной необходимости, порождаемой борьбою за власть и деньги). А раз сохраняется современное оружие, значит, сохраняется и весь тот сектор промышленности, который необходим для его производства. Для экологической катастрофы и его вполне хватит - тем более, что в результате свертывания производительных сил на Земле начался бы дикий голод, страшно обострилась бы борьба между людьми за выживание, а значит, начался бы хаос и жуткие войны... Как ни крути - классовое общество уже не может обеспечить выживания человечества.

Но допустим, что классовому обществу удалось каким-то чудом избежать войн, и наступил вечный мир. Могло бы оно при этом условии обеспечить выживание человечеству? - Нетрудно доказать, что даже в этом гипотетическом случае классовое общество быстро угробило бы человечество. Ведь ради чего в нем ведется производство? - Ради возрастания богатства и власти эксплуататорских классов. Для индустриальной цивилизации это означает: ради прибылей капиталистов и карьеры начальников. Так вот, гармоническое приспособление природы и производства друг к другу технически вполне возможно, ничего утопического в этом нет - но это дело требует настолько больших и нескоро окупающихся затрат, что в мире конкурирующих между собой эксплуататорских организаций («частных» предприятий, государств) и группировок внутри каждой такой организации, управляющих экономической деятельностью, ни один эксплуататор просто не может позволить себе такой затраты ресурсов (иначе его съедят конкуренты); а прочно и надолго договориться между собой ни все они, сколько их есть на Земле, ни хотя бы большинство их никогда не сможет, поскольку борьба за богатство и власть неотъемлема от самой сути отношений между ними. Давление со стороны широких масс может заставить богачей и начальников немного раскошелиться на «охрану природы» - но лишь немного, и это поможет лишь на время. Самое большее, на что способно классовое общество в плане гармонизации отношений между человеком и природой, - это убогие, паллиативные меры некоторых наиболее богатых государств, весь эффект которых в основном сводится к тому, что наиболее вредные производства переносятся в более бедные страны. Но земной-то шар един, и любая зараза, выброшенная в окружающую среду в любой его точке, рано или поздно распространится по всему нему… Короче говоря, до тех пор, пока человечество делится на управляющих и управляемых, пока оно не образует собой единого коллектива, интересы всех членов которого совпадают, - до тех пор оно будет двигаться к гибели со все возрастающей скоростью, и если переход человечества от отчужденного бытия к коллективному так и не начнется, то оно очень скоро погибнет от глобальной экологической катастрофы».

Итак, мы видим, что если уж стараться войти в бесклассовое общество путем возвращения к более примитивным производительным силам, чем индустриальные, то в силу угрозы гибели человечества нельзя останавливаться на полпути - придется возвращаться не к сохе, не в избу, а уж сразу в пещеру, к каменному топору. Только вернувшись к тому уровню развития производительных сил, на котором люди добывали себе пропитание исключительно охотой и собирательством, можно вновь воссоздать настолько замкнутые и настолько маленькие общины, чтобы каждая из них была самодостаточным обществом, все члены которого совместно управляют своими делами, а если им вдруг оказываются нужны руководители, то плотно контролируют этих руководителей и, если надо, без всяких проблем смещают их и выбирают себе новых.

Но кому это надо - возвращаться в пещеры? Кто пойдет туда вслед за Магидом и прочими его единомышленниками-анархистами?..

Однако вернемся к тому, с чего мы начали говорить о Магиде и аргентинских анархистах, - к вопросу: «Возможно ли вообще, чтобы человечество, ставшее в «Ч»еке единым социальным организмом, состоящим из нескольких миллиардов человек, превратилось в общество с преобладающими отношениями коллективного управления на уровне производительных сил не ниже современного? Как именно это возможно?»

Под «современным уровнем производительных сил» мы имеем в виду тот уровень развития, который был достигнут производительными силами в результате Научно-технической революции (НТР), то есть после второй мировой войны. То, что до НТР переход к бесклассовому обществу начаться никак не мог, и что Маркс и марксисты ошибались, полагая обратное, давно уже доказано в статье В. Бугеры «Компьютеризация как предпосылка социалистической революции», опубликованной в журнале «Альтернативы» (№3, 1999) и в книге «Теория и практика коллективизма» (2002):

«Чтобы ответить на вопрос: ”Почему и через почти восемьдесят лет после Октябрьской революции капитал господствует над миром?” - последовательный приверженец исторического материализма прежде всего попытается выяснить: а достаточен ли был уровень развития производительных сил человечества (начиная с наиболее высокоразвитых стран) в 19 - первой половине 20 века для того, чтобы пролетарии оказались способными организовать управление производством, распределением и обменом со стороны всего общества в целом (и тем самым перестать быть пролетариями)?

Карл Маркс писал о предпосылках грядущей пролетарской революции:

“Рука об руку с этой централизацией, или экспроприацией многих капиталистов немногими, развивается кооперативная форма процесса труда в постоянно растущих размерах, развивается сознательное техническое применение науки, планомерная эксплуатация земли, превращение средств труда в такие средства труда, которые допускают лишь коллективное употребление, экономия всех средств производства путем применения их как средств производства комбинированного общественного труда, втягивание всех народов в сеть мирового рынка, а вместе с тем интернациональный характер капиталистического режима. Вместе с постоянно уменьшающимся числом магнатов капитала, которые узурпируют и монополизируют все выгоды этого процесса превращения, возрастает масса нищеты, угнетения, рабства, вырождения, эксплуатации, но вместе с тем растет и возмущение рабочего класса, который постоянно увеличивается по своей численности, который обучается, объединяется и организуется механизмом самого процесса капиталистического производства. Монополия капитала становится оковами того способа производства, который вырос при ней и под ней. Централизация средств производства и обобществление труда достигают такого пункта, когда они становятся несовместимыми с их капиталистической оболочкой. Она взрывается. Бьет час капиталистической частной собственности. Экспроприаторов экспроприируют” (К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч., 2-е изд., т. 23, стр. 772 - 773).

Однако достаточно ли процесс капиталистического производства объединил, обучил и организовал к началу 20 века рабочий класс, чтобы тот стал способен не только “экспроприировать экспроприаторов” – отнять у капиталистов средства производства – но и удержать завоеванное в своих руках, наладить управление экономикой и не выпускать управленцев из-под своего контроля, не допускать превращения их в новых эксплуататоров? Присмотримся повнимательнее к тому, каким делал рабочего процесс производства в 19 – первой половине 20 века.

Действительно, труд на фабрике – это кооперированный труд. Конечный продукт такого труда есть плод усилий множества людей, не просто последовательно обрабатывавших сырье, но совместно – не то что, скажем, портной, шьющий одежду из материи, сотканной каким-то ткачом где и когда угодно – работавших над его превращением в готовое изделие. Однако фабричные рабочие, взаимодействующие друг с другом в процессе труда, почти не взаимодействуют друг с другом в процессе управления этим трудом. Представьте себе рабочего, стоящего за станком. К нему регулярно поступает сырье – то, что ему следует обработать; он проделывает определенные операции, и продукт его труда уходит к другим рабочим, для которых в свою очередь становится сырьем, требующим дальнейшей обработки. То, что творится за соседними станками, он не знает; в то, чем занимаются другие рабочие, он не вмешивается. Да ему и не надо вмешиваться: для этого ему придется отвлекаться от своего рабочего места, а это снизит производительность труда не только его лично, но и всей фабрики – труд-то кооперированный. Процесс труда, в который вовлечены рабочие всей фабрики, един, но каждый рабочий управляет только маленькой каплей в этой реке общего труда – своим собственным трудом на своем рабочем месте. Чтобы управлять всем процессом работы фабрики, взятым в целом, нужен кто-то, стоящий над рабочими и командующий ими.

Сказанное выше не означает, что промышленные и сельские рабочие до второй половины 20 века никогда, нигде и ни в каких случаях не взаимодействуют в процессе управления своим трудом. Напротив, таких примеров масса. Однако, во-первых, группы рабочих, которые вмешиваются в дела друг друга – постоянно обмениваются информацией, советуются, принимают общие решения в процессе работы – не могут быть очень велики: попробуйте представить себе хотя бы двадцать человек, которые попытались бы работать таким образом! Поэтому группы такого рода – например, бригады – обычно очень немногочисленны, причем, по общему правилу, чем сложнее и квалифицированнее труд, тем меньше эти группы. Загонять мамонта, перекликаясь друг с другом, могут и сто человек, а вот организовать работу в цеху машиностроительного завода таким образом не получится. Итак, во-вторых, роль взаимодействия между рабочими в процессе управления их трудом обычно была высока в отсталых, чисто ручных или мало машинизированных видах производственной деятельности (и то не во всех – например, в ремесленном домануфактурном производстве она была не выше, чем на мануфактуре и фабрике). Одно дело – артель плотников, и совсем другое – сборщики автомобилей на фордовском конвейере. Короче говоря, взаимодействие рабочих в процессе управления своим трудом хотя и имеет место в экономике, главную роль в которой играет крупное машинное производство, но не преобладает в отношениях между рабочими во время работы, присущих такой экономике. Эти отношения характеризуются прежде всего не взаимными контактами, а одиночеством рабочих, управляющих своими действиями, по отношению друг к другу – и в первую очередь это касается промышленных рабочих, то есть большинства и главной части всех рабочих вообще. Хотя, к примеру, шахтеры объединены в бригады, но в масштабе всей шахты они все равно представляют собою толпу одиночек. Чтобы при таких условиях управлять фабрикой, шахтой, большим рыболовецким судном, а тем более экономикой страны, нужны начальники, превращающие действия толпы одиночек-рабочих в единый, слаженный, бесперебойный процесс производства.

Нам часто приходится встречать словосочетания: “трудовой коллектив”, “коллектив предприятия” и т. п.. В русском языке словом “коллектив”, как правило, называется не всякая группа людей, но такая, связи между членами которой не исчерпываются командованием и подчинением. Между членами группы обязательно должно быть заметно взаимодействие в процессе управления их деятельностью – обмен информацией, совещания, совместная выработка единых решений, одним словом то, что называется “отношениями сотрудничества и взаимопомощи”, - чтобы эта группа была названа людьми, говорящими на русском языке, коллективом. Казалось бы, ясно, что как научный термин «коллектив” можно относить лишь к тем группам, в которых отношения сотрудничества и взаимопомощи доминируют, оттесняя на задний план или вовсе вытесняя отношения командования и подчинения. Однако это слово так и не получило строго научной определенности – и вот “коллективом” оказывается и армейская часть, и заключенные концлагеря, и рабочие завода. На самом же деле то, что следует называть коллективом – если наконец сделать это слово научным термином – как раз отсутствовало на предприятиях до второй половины 20 века, да и сейчас отсутствует на большинстве предприятий. Мануфактура, а за ней – крупное машинное производство кооперируют труд, но не объединяют рабочих в коллектив.

Не объединенные в коллектив рабочие не могут принимать управленческих решений. Может быть, они по крайней мере могут контролировать своих руководителей, выбирать их и сменять, и эти перевыборы не будут лишь декорацией, ширмой, за которой простаки не видят манипулирование подчиненными со стороны их начальников? Однако для того, чтобы контроль над начальством реально осуществлялся – а без этого перевыборы руководства будут подобны шагам слепого, направляющегося туда, куда его подтолкнут, хотя бы и к пропасти, - рабочим необходимо совместно отслеживать информацию о работе руководителей, обсуждать ее, принимать по поводу нее общие решения. А для этого им надо составлять собою коллектив.

Представьте себе хотя бы тысячу человек – рабочих сравнительно небольшого предприятия – пытающихся контролировать администрацию этого предприятия. Допустим даже, что все они обладают достаточным образованием и специальными навыками, чтобы разобраться в технических, бухгалтерских и всяких прочих документах, и притом имеют свободный доступ к этим документам. Что из всего этого выйдет? Во-первых, рабочим нужно иметь гарантию, что от них не скрыли важные документы или что им не подсунули какую-нибудь липу. Значит, нужно, чтобы несколько человек, избранных ими, более-менее постоянно торчали в конторе – иными словами, нужны контролеры. На какое-то время это решит проблему, но потом она станет вдвое сложнее – помимо вопроса о контроле над начальством, встанет вопрос о контроле над контролерами. Во-вторых, чтобы обсудить информацию о работе администрации предприятия, рабочим нужно будет часто проводить общие собрания – чем реже они будут это делать, тем менее действенным будет их контроль, тем реже они будут вмешиваться в работу администрации и тем легче будет начальству спрятать все концы в воду и плотно обмотать рабочим уши лапшой на очередном... ну, скажем, квартальном или полугодовом собрании. Итак, нужны частые общие собрания. Представляете себе тысячу человек, каждый из которых считает, что именно он знает решение обсуждаемой проблемы, и изо всех сил стремится убедить в этом других? В этом случае возможны два варианта: либо все стремятся перекричать друг друга, поднимают гвалт на всю округу и не добиваются никакого толку; либо желающике выступают по очереди, собрание затягивается на всю ночь, к утру утомленные участники едва на ногах держатся – а между тем решение не принято, собравшиеся еще не успели как следует обдумать все сказанное ораторами, на повестке дня (вернее, ночи) остаются еще два-три вопроса, а первые лучи восходящего солнца уже возвещают о приходе нового рабочего дня. А мы ведь предположили, что такие собрания часты! Заменить общие собрания собраниями представителей цехов? В этом случае к проблеме контроля над начальством и контролерами добавится проблема контроля над представителями. Невесело, правда? А ведь мы до сих пор говорили о том, как рабочие пытались бы контролировать начальников только в масштабах сравнительно небольшого предприятия. Что уж тогда говорить о масштабах страны, а тем более – всего мира...

Мы видим, что даже при условии образованности рабочих, достаточной для того, чтобы каждый из них мог разобраться в документах администрации, они не могут эффективно контролировать свое руководство даже на уровне сравнительно небольших предприятий, если не образуют собой коллектива. Прежде всего им мешают стать коллективом строение и физиология человеческого организма: чем больше людей собирается вместе, тем труднее им общаться между собой и тем больше времени отнимают у них попытки договориться друг с другом. Чтобы преодолеть этот барьер, не обойтись без технических средств, которые позволяли бы очень большому числу людей получать одну и ту же информацию, обмениваться информацией и принимать общие решения в течение не больших промежутков времени, чем те, которые уходят на обсуждение и принятие общих решений без всяких технических средств у нескольких человек. В 19 – первой половине 20 века развитие производительных сил еще не дало таких средств людям. А без них контроль рабочих над руководством и вообще самоуправление трудящихся возможно только на уровне очень маленьких предприятий, о чем красноречиво свидетельствуют многочисленные примеры, самый яркий из которых – баскское объединение кооперативов “Мондрагона” – представляет собой чудесную иллюстрацию того, что рост предприятия или системы предприятий превращает в фикцию даже самую полную из всех когда-либо существовавших производственных демократий. Фабричные рабочие не могли управлять – ни сами, ни через посредство контролируемых и при необходимости сменяемых снизу управленцев – ни экономикой, ни аппаратом насилия над враждебными слоями общества, ни какой-либо другой сферой общественной жизни или общественной организацией. То, что писал Ленин в “Государстве и революции”:

“Рабочие, завоевав политическую власть, разобьют старый бюрократический аппарат, сломают его до основания, не оставят от него камня на камне, заменят его новым, состоящим из тех же самых рабочих и служащих, против превращения коих в бюрократов будут приняты тотчас меры, подробно разобранные Марксом и Энгельсом: 1) не только выборность, но и сменяемость в любое время; 2)  плата не выше платы рабочего; 3) переход немедленный к тому, чтобы все исполняли функции контроля и надзора, чтобы все на время становились “бюрократами” и чтобы поэтому никто не мог стать “бюрократом» (В. И. Ленин. ПСС, 5-е изд., т. 33, стр. 109), - оставалось на данном уровне развития производительных сил благим, но несбыточным пожеланием».

Когда людей слишком много, а стоящие перед ними проблемы слишком сложны, они могут коллективно, без (или почти без) деления на начальников и подчиненных управлять собой только при том условии, если в их распоряжении будут такие средства обработки информации, которые позволяли бы очень большому числу людей получать одну и ту же информацию, обмениваться информацией и принимать общие решения в течение не больших промежутков времени, чем те, которые уходят на обсуждение и принятие общих решений без всяких технических средств у нескольких человек.

Важно понять, что для превращения всего человечества в единое бесклассовое общество без таких технических средств обработки информации не обойтись никак. Какую систему отношений управления ни изобретай и ни пытайся внедрить, как ни экспериментируй с «федерациями» и «конфедерациями» больших или малых равноправных общин, как ни распределяй полномочия между выборными представителями общин и объединений общин, выполняющими роль координаторов, какие права контроля (да хоть стопроцентные, абсолютные) над своим выборным представителем ни закрепляй за общиной или объединением общин - все равно при отсутствии охарактеризованных выше средств обработки информации отношения авторитарного управления в обществе будут многократно преобладать над отношениями коллективного управления. Этого мыслимо избежать лишь одним способом - разбить человечество на крайне маленькие общины, настолько замкнутые и самодостаточные, что каждая из них была бы сама по себе обществом. Но для этого, как уже было сказано выше, было бы необходимо вернуться к каменному топору.

Откуда же взять такие средства обработки информации?

А над этим уже не надо ломать голову - такие технические средства уже есть. После второй мировой войны они были созданы тем самым техническим прогрессом, который так не любят многие анархисты. НТР породила такие компьютерные системы, как ГПС (гибкие производственные системы) и GRID, которые допускают использование себя для осуществления коллективного управления с не меньшим успехом, чем для авторитарного управления. Компьютерные системы типа GRID вполне реально позволяют нескольким миллиардам человек стать единым коллективом, члены которого могут совместно, без деления на начальников и подчиненных, обсуждать сложные проблемы и вырабатывать по ним единые совместные решения в течение считанных часов.

Это утверждение очень подробно доказано и обосновано фактами в цитированной выше статье Бугеры «Компьютеризация как предпосылка социалистической революции», а также в первом очерке его же книги «Собственность и управление». Каждый читатель нашего журнала может легко убедиться в этом, купив у распространителей последнего книгу «Теория и практика коллективизма» или заглянув в Интернет, по адресам http://www.left-dis.nl (список русскоязычной литературы, раздел «Дискуссии», № 10, вышеупомянутая статья) и http://www.ogbus.ru/authors/Bugera/Bugera_1.pdf (книга «Собственность и управление»). Сейчас же сделаем небольшое отступление, чтобы рассмотреть некоторые очень неприятные для анархистов выводы, следующие из приведенного выше утверждения.

Если до второй половины XX века начало перехода от классового общества к бесклассовому было невозможно в принципе, как невозможен заход солнца на востоке, то отсюда следует, что революция 1917-1922 гг. могла иметь лишь два мыслимых исхода: либо возвращение старых эксплуататоров, либо превращение лидеров революционных масс в новых эксплуататоров, воцарившихся вместо старых. При этом достаточно очевидно, что последний вариант был связан с победой большевиков, а первый - с победой белогвардейцев или всяких прочих буржуазных националистов, а также поддерживавших их войск иностранных держав.

Как нам оценивать эти два варианта развития событий, если смысл нашей жизни - в том, чтобы способствовать переходу человечества к бесклассовому обществу? - Исходя из сказанного выше, нам надо посмотреть, какой из этих двух вариантов больше способствовал бы развитию науки и техники, ведущему к созданию компьютеров и компьютерных систем - и оценивать предпочтительность одного из этих двух вариантов именно с такой точки зрения.

Нетрудно доказать, что сильное эксплуататорское государство, возникшее в результате победы большевизма, не только завершило индустриализацию бывшей Российской империи, но и, будучи соперником других эксплуататорских государств, своим давлением заставляло их интенсивнее развивать свои производительные силы - и тем самым очень способствовало тому великому размаху, с которым после второй мировой войны развернулась НТР. Подробнее об этом см. в третьем очерке книги «Собственность и управление».

Нетрудно также доказать, что в результате победы буржуазной контрреволюции на территории бывшей Российской империи возникло бы нечто более рыхлое, чем СССР, и в отличие от последнего не способное обеспечить столь же полную индустриализацию экономики и столь же сильную конкуренцию другим эксплуататорским государствам (хотя и это рыхлое образование обеспечивало бы жесточайшую эксплуатацию пролетариев). Короче говоря, было бы нечто похожее на нынешние осколки СССР… Понятно, что такая эксплуататорская государственность не могла бы столь же эффективно, как СССР, способствовать развитию новых информационных технологий во всем мире - просто потому, что не могла бы столь же интенсивно развивать свой военно-промышленный комплекс, как это делал СССР.

Это сейчас, когда компьютеры и компьютерные системы уже существуют, дальнейшее развитие эксплуататорских военно-промышленных комплексов утратило всякое прогрессивное значение для человечества. А еще пятьдесят и даже сорок лет назад развитие производства даже таких страшных вещей, как ядерное оружие, приносило человечеству, наряду со смертельным риском, также и огромную пользу - в ходе этого развития создавались компьютерные технологии и системы, которые сегодня стали уже готовой базой для начала перехода к коллективистскому, бесклассовому и безгосударственному обществу (о том, почему в современном классовом обществе основной движущей силой модернизации всей техники неизбежно является модернизация оружия, см. третий очерк книги «Собственность и управление»). Отсюда следует: хорошо, что возникло такое государство, как СССР. А отсюда, в свою очередь, следует, что победа большевиков в революции 1917-22 гг. - великое благо для всего человечества.

А теперь рассмотрим с этой точки зрения антибольшевистские восстания, прокатившиеся по России накануне введения нэпа - знаменитое восстание кронштадтских матросов, восстание крестьян на Тамбовщине под руководством правого эсера Антонова и многие другие. Анархисты изо всех сил пытаются доказать, что это была борьба эксплуатируемых классов, уже создававших зародыши общинного (мы скажем - коллективного) самоуправления, против новых «красных» буржуев. Судя по всему, в большой степени так оно и было, хотя анархисты, по-видимому, преувеличивают эту степень. Но не будем спорить с ними - допустим на минуту, что эта борьба была стопроцентной борьбой эксплуатируемых против эксплуататоров, и кулачество как класс никакой роли в ней не играло. Допустим это. Однако вспомним то, о чем мы говорили выше - что другой альтернативы победе большевиков, кроме победы всяких беляков, петлюровцев и союзных им интервентов, просто не было. Вспомним, что никакой анархический порядок, никакое коллективистское самоуправление до появления компьютерных систем типа GRID никак не могли утвердиться в мало-мальски широком масштабе - и, следовательно, победа кронштадтских матросов и крестьянских повстанцев над большевиками неизбежно привела бы к возвращению старых господ, и никакое самоуправление на уровне отдельных сел или городских районов не смогло бы предотвратить этого. Вспомним также, что эти старые господа гораздо меньше способствовали бы восхождению производительных сил всего человечества на ту стадию, когда началась НТР и появились компьютеры, чем этому способствовали большевики… Что из всего этого следует? - Да то, что те восстававшие против большевиков матросы и крестьяне, которых так любят анархисты, объективно боролись против перехода человечества к бесклассовому обществу. И поэтому очень хорошо, что Красная Армия раскатала их в лепешку.

Это вовсе не значит, что такие антибольшевистские повстанцы, как кронштадтские матросы и крестьяне-антоновцы, заслуживают ненависти, презрения, клеймения и уничижения со стороны пролетарских революционеров. Скорее, их стоит пожалеть - хотя и при этом одобрить их уничтожение. Субъективно они были борцами против эксплуатации и угнетения. Одни революционеры восстали против других революционеров. Брат пошел на брата.

В истории бывают моменты, когда нужно, чтобы один брат уничтожил другого.

Но нас, коллективистов, могут спросить: если вы считаете, что до появления компьютеров СССР играл прогрессивную историческую роль, то почему же ГПРК - или, по крайней мере, большинство ГПРК - считает подлинно пролетарско-революционной позицией во Второй мировой войне позицию «против всех сторон в равной мере, за восстание во всех воюющих государствах» (иными словами, позицию «революционного пораженчества на все стороны»)? Не логичнее ли было бы поддержать (хотя бы «критически», как троцкисты) СССР и его союзников?

До конца 90-х гг. автор этих строк сам так думал. Но затем, накануне и вскоре после создания ГПРК, постепенно изменил свою точку зрения (кстати, спасибо Марлену Инсарову за его благотворное влияние, помогшее мне это сделать). И вот почему.

Пока СССР еще только формировался в бурях революции и гражданской войны, его надо было защитить любой ценой - в том числе и ценой подавления кронштадтского бунта 1921 г. и крестьянских восстаний. Но как только он сформировался (т. е. как только революция закончилась - вехой здесь является введение НЭПа), настала пора испытывать его на прочность - и повернуть против него штыки, и подбивать эксплуатируемых трудящихся на восстание против него. Пока СССР не утратил своей прогрессивности, ему бы это не повредило (его бюрократия все равно подавила бы все попытки восстаний - как это, собственно, и происходило); а если бы новое восстание произошло и СССР бы рухнул, то это означало бы, что он утратил свою прогрессивность, а с нею и жизнестойкость - а следовательно, туда ему и дорога. Иными словами, после введения НЭПа любые попытки распропагандировать и организовать эксплуатируемые классы Советского Союза на новую революцию никак не помешали бы последнему играть свою прогрессивную роль, зато более-менее помогли бы его разрушению после того, как его прогрессивная роль исчерпалась бы. Конечно, этот парадокс выглядит жутко шизовым: сперва СССР надо было помочь родиться, защитить его от всего, что могло бы убить его в зародыше, а как только он родился, надо было начать его подрывать, - но этот парадокс не высосан нами из пальца, а рожден реальной, живой диалектической жизнью. Что ж поделать, если диалектика жизни классового общества такая абсурдная…

Вот почему ГПРК считает своими прямыми предшественниками децистов - то течение в большевизме (Платформу демократического централизма), которое именно так и поступало, как было сказано выше: до введения НЭПа будущие децисты не отделяли себя от партии большевиков (в том числе и тогда, когда подавлялись восстания в Кронштадте, на Тамбовщине и пр.), а с введением НЭПа они тут же стали выступать за создание новой революционной партии, за новую революцию.

И если бы у децистов и других более-менее революционных групп хватило сил дожить до Второй мировой войны, а во время нее подбить солдат Красной (позднее - Советской) Армии повернуть штыки на Кремль, то это означало бы, что бюрократия СССР утратила свою жизнестойкость, а значит, и прогрессивную роль (одним из проявлений которой и является жизнестойкость) - а значит, заслуживала того, чтобы быть свергнутой. В то же время это означало бы, что революционеры обнаружили достаточно сил, чтобы создать новое, более прогрессивное государство - которое, кстати, помогло бы солдатам фашистских армий развернуть свои штыки на Берлин, Рим и т. д.

Ничего подобного не произошло - а значит, СССР и владевшей им бюрократии погибать еще было рано. Однако это вовсе не является доводом против позиции «революционного пораженчества на все стороны»: эксплуататорские государства надо (после того, как заканчиваются революции, порождающие их) постоянно проверять на прочность - чтобы хорошенько натренироваться и закалиться к тому моменту, когда они уже утратят свою прогрессивную роль. Позиция «революционного пораженчества на все стороны во Второй мировой войне» актуальна как урок на будущее, она суть не вопрос исторической науки, но руководство к революционному действию в грядущих империалистических войнах. Именно поэтому мы и пропагандируем ее сегодня, хотя Вторая мировая война закончилась более полувека назад.

Вернемся, однако, к нашим анархистам.

Вадим Дамье и Михаил Магид, с которыми непосредственно и идет спор в данной статье, разделяют веру Кропоткина в то, что людям присущ биологический инстинкт взаимопомощи (см.: П. А. Кропоткин. Анархия. М., Айрис-пресс, 2002). Дамье неоднократно говорил мне об этом лично; что же касается Магида, то он отразил сходство своих взглядов с кропоткинскими в цитированной выше статье из журнала «Наперекор» (стр. 29, 41 цит. ном.). Именно исходя из представления об инстинкте взаимопомощи, Дамье и Магид делают вывод, что антибольшевистские крестьянские восстания и кронштадтский бунт 1921 г. могли завершиться формированием бесклассового, безгосударственного общества.

Критику мифа об инстинкте взаимопомощи мы отложим до следующего номера «ПР». Сейчас же следует подчеркнуть вот что:

Есть ли у людей инстинкт взаимопомощи, нет ли его - все равно большое количество людей никак не может коллективно управлять собой, если в распоряжении этих людей нет подходящих компьютерных систем. Если людей слишком много, а стоящие перед ними проблемы слишком сложны, то никакие гены, никакие личные качества не возместят этим людям отсутствия технических средств, позволяющих миллиардам мозгов функционировать как клеточкам единого мозга.

К этому необходимо добавить, что даже тогда, когда подходящие для коллективного управления компьютерные системы уже существуют, удерживающие политическую власть буржуи будут использовать эти системы для своего авторитарного управления - и никак не позволят пролетариям использовать компьютерные системы для создания своей коллективной классовой организации, действующей столь же быстро и скоординированно, как и авторитарные буржуазные организации (государство, партии и пр.). Какой же вывод следует отсюда? - А очень простой: действовать так же быстро и скоординированно, как и буржуйская армия, полиция и пр., может только такая организация пролетариата, внутри которой преобладают отношения авторитарного управления. Победить авторитарную машину можно, лишь самим организовавшись авторитарно; клин можно вышибить не иначе, как другим клином.

Разумеется, это не значит, что революционная организация пролетариата, способная победить буржуазное государство, должна быть стопроцентно авторитарной. Нет, в ней должна быть и какая-то примесь отношений коллективного управления - но эта примесь не должна преобладать; наибольшую долю должны составлять все же отношения авторитарного управления. Это значит, что переизбираться своими подчиненными в такой организации будут не все руководители, а те, что будут переизбираться, смогут быть переизбранными не в любой момент, а лишь через определенные промежутки времени; члены партийной организации смогут принимать коллективно, помимо своего руководителя, далеко не всякое решение - и т. д. Такая смесь авторитарных и коллективных отношений, при преобладании авторитарных, с ленинских времен называется демократическим централизмом.

Надо четко и ясно понимать, что отнять у эксплуататоров власть возможно только в ходе гражданской войны. В начале такой войны эксплуататоры всегда будут лучше технически оснащены, чем эксплуатируемые. Поэтому свергнуть буржуев революционным пролетариям удастся только в том случае, если они будут действовать, как единая армия - то есть не менее быстро и согласованно, чем их противники. Это значит, что уже под властью капиталистов - которые, понятное дело, не позволят пролетариям применять компьютерные системы для коллективного самоуправления - революционные пролетарии должны суметь сорганизоваться в такую единую, согласованно действующую армию. И раз буржуи никак не позволят этой армии быть коллективом, то она неизбежно станет авторитарной, «демцентралистской» армией. Здесь только один выбор: либо превращение повстанцев в такую армию, либо поражение пролетариата.

Именно поражение выбирает - объективно, независимо от того, желает ли он этого или нет - Михаил Магид, когда в своей статье «Глобализация и новые формы сопротивления» ( http://www.left-dis.nl , список русскоязычной литературы) пишет:

«Возможно, будущее за децентрализованными структурами сопротивления на базе небольших тесно спаянных местных коллективов…»

(То, что он добавляет: «…способных как к локальным действиям по конкретному поводу, так и к широкой международной кампании, благо, современные средства коммуникации позволяют координировать усилия не только транснациональному капиталу», - не меняет дела, так как словечко «децентрализованные» превращает все проекты «широких международных кампаний» в совершенно безобидные для системы тусовочные акции: ничего более существенного скоординировать в международном масштабе, даже при помощи Интернета, без авторитарного управления, т. е. без той самой «централизации», просто не получится, поскольку действительно позволяющие наладить регулярное коллективное управление системы, типа GRID, не доступны и не будут доступны пролетариям до того, как последние не свергнут политическую власть буржуев.)

Точно так же выбирает поражение и редакция журнала «Автоном», когда в № 20 (стр. 8) перепечатывает документы (с которыми соглашается) индийского движения «Камунист Кранти» («Коммунистическая Революция»), где из того факта, что созданные рабочими авторитарные организации всегда перерождались и превращались в орудия власти буржуазии, делается такой вывод: надо отказаться от «больших, однофокусных мероприятий и конфликтов» и раздробить классовую борьбу пролетариата на мелкие, разрозненные локальные акции, которые «ведет каждый наемный работник, индивидуально или коллективно в небольших группах без лидеров». «Коммунистическая практика и лидерство несовместимы», - утверждает «Камунист Кранти».

Название этого движения было бы точнее перевести так: «Коммунизму кранты». Кранты перспективе бесклассового, безгосударственного общества, если борьба за него будет вестись по рецептам «Камунист Кранти» и М. Магида. С разрозненными малыми группами пролетариев тоталитарная машина современного монополистического капитализма будет расправляться, как повар с картошкой: даже во времена свободно-конкурентного капитализма - когда у буржуев еще не было таких всеохватывающих орудий экономической, политической и духовной власти, как сейчас, - капитал с легкостью подавлял подобное сопротивление рабочих; а что уж говорить о сегодняшнем дне… Да и интегрировать многие из таких малых групп в буржуйскую политическую систему довольно просто: на то есть такие «спонтанные» движения, как, например, антиглобалистское.

За все время существования рабочего движения - грубо говоря, за последние двести лет - отнять политическую и экономическую власть у буржуев больше, чем на год, и больше, чем в отдельно взятом городе или районе, пролетариату удалось лишь однажды: в бывшей Российской империи, в конце 1917-1922 гг. Сделано это было с помощью нелегальной демцентралистской партии, которая, благодаря тормозившему развитие буржуазной политической системы российскому самодержавию, так и не была переварена в парламентско-профсоюзном котле. Правда, потом лидеры большевиков стали новыми эксплуататорами - потому, что в те времена не было компьютеров.

А если бы в те времена уже существовали нынешние компьютерные технологии, то восставшие и победившие пролетарии не выпустили бы из своих рук производительные силы, отнятые ими у буржуев. Они начали бы налаживать компьютеризованный контроль за избираемыми ими руководителями - поначалу еще несовершенный, но чем дальше, тем более плотный и всеохватывающий, тотальный. Переставая быть подчиненным классом и во все большей мере реально распоряжаясь производительными силами, трудящиеся не имели бы стимула разоружаться: отдать свое оружие начальнику готов только тот, кто неспособен контролировать этого начальника и не видит для себя другого выхода, кроме как подчиниться ему. Итак, трудовой народ остался бы вооруженным - а это значит, что когда трудящиеся убедились бы в том, что партии большевиков, левых эсеров и др. уже больше не нужны им как средства классовой борьбы, то эти партии удалось бы относительно легко (хотя и не совсем бесконфликтно) распустить (причем часть функционеров этих партий искренне поддержала бы идею их самороспуска): что могли бы противопоставить вооруженным трудящимся, все более сплачивающимся в малые и большие коллективы, партийные чиновники (и даже не все, а лишь часть их), у которых под рукой не будет никакой вооруженной силы, обособленной от этих самых трудящихся?..

Из вышесказанного следует такое заключение:

если достигнут такой уровень развития производительных сил, при котором в масштабах всего человечества как единого социального организма становится возможным размывание деления общества на начальников и подчиненных, то организация революционных пролетариев в демцентралистскую партию перестает неизбежно приводить к последующему их подчинению новым эксплуататорам - партийным боссам. Напротив, закономерным становится то, что после свержения буржуев пролетарии рано или поздно ликвидируют ту партию, без которой они не смогли бы свергнуть власть капитала, но которая после этого становится ненужной.

Это значит, что на вопрос, поставленный в начале данной статьи - а были ли так уж неправы большевики, стремясь руководить пролетариатом в его борьбе с буржуазией? - можно ответить так:

1)   в свое время они были совершенно правы, потому что иначе буржуев никак нельзя было победить;

2)   победа большевиков хотя и не положила начало переходу к бесклассовому обществу (а до появления компьютеров ничья победа не могла положить начало переходу от авторитарного общества к коллективизму), однако, подталкивая научно-технический прогресс во всем мире, способствовала появлению компьютеров и компьютерных систем - а значит, все-таки приблизила человечество к выходу из классового общества; поэтому большевики хорошо сделали, что в свое время возглавили пролетарскую революцию;

3)   и в наше время нужно стараться создать демцентралистскую - то есть достаточно авторитарную, руководимую профессиональными революционерами - партию, подобную большевистской, которая, когда придет время, сумеет возглавить пролетариат. При этом надо изо всех сил добиваться того, чтобы эта партия никак не интегрировалась в буржуазную политическую систему: не лезла бы в парламент, бойкотировала бы любые выборы в органы власти, не сотрудничала бы с аппаратом легальных (в том числе и оппозиционных) профсоюзов. Без этого буржуев никак не свергнуть; а когда капиталисты будут побеждены, современные пролетарии, в отличие от своих предшественников, смогут избавиться от уже ненужной революционной партии.

Говоря обо всем этом, надо выйти за рамки тех схоластических дискуссий, в которых давным-давно погрязли анархисты и марксисты. Хватит спорить о том, сам ли пролетариат вырабатывает свое революционное сознание, или оно привносится в него извне профессиональными революционерами - давайте сперва отнимем у буржуев власть, а потом уж посмотрим, в какой степени революционное сознание пролетариата сформировалось в процессе этой борьбы им самим, а в какой степени его привнесли извне революционные идеологи. Оставим споры о том, спонтанно ли осуществит пролетариат свержение буржуйской власти или по инициативе авангардной партии, до того времени, когда буржуи уже будут свергнуты - а сейчас давайте поговорим конкретно о том, какая именно комбинация отношений коллективного, авторитарного и индивидуального управления внутри революционной организации и между нею и остальными пролетариями оптимальна для победы над буржуазными организациями. Споры же типа того, оправдывает ли цель средства или нет, имеют ли революционеры моральное право объявлять себя авангардом пролетариата или нет, и тому подобную фигню вообще пора основательно и бесповоротно забыть. Хватит заниматься философствованиями о таких абстракциях, как «авангард пролетариата», «самоорганизация пролетариата», «спонтанная активность пролетариата» и т. п. - пора вести разговор об организации и действиях революционеров в русле позитивной науки об отношениях управления. В таком разговоре «по делу» очень пригодится концепция трех типов отношений управления - индивидуального, авторитарного и коллективного, - изложенная в книге «Собственность и управление». Кстати, эта концепция позволяет гораздо глубже и точнее исследовать системы отношений управления в реальных группах людей, чем поверхностные понятия «централизм» и «федерализм», не позволяющие достаточно точно определить, до какой именно степени те или иные члены группы участвуют в управлении ее действиями.

*       *       * tc "* * * "

Чтобы продолжать разговор о предстоящем переходе человечества к коллективизму не в стиле «если бы, да кабы», а в форме конкретных - то есть как можно более однозначных - прогнозов, способных служить ясным и определенным руководством к действию, выясним, какие именно условия с необходимостью обусловливают этот переход.

Начнем с того, что большие пролетарские восстания в наше время могут быть порождены только большими войнами - и цепочка таких войн, третий империалистический передел мира, неизбежно состоится. Почему третья мировая война неизбежна - об этом подробно говорится в третьем очерке книги «Собственность и управление» (в издании, вышедшем в «Науке» - стр. 240-245); почему она будет представлять собой не единую всемирную войну, но цепочку больших локальных войн - см. там же (стр. 254-261), а также статью «Пора стать «нигилистами» в национальном вопросе» в книге «Идеология коллективизма». А вот на том, почему только большие войны могут вывести современных пролетариев из политической апатии и подтолкнуть их к бунту, следует остановиться поподробнее.

В апреле 1997 г., в статье «Албанское восстание - пролог мировой революции», я так охарактеризовал одну из причин тогдашнего славного восстания албанских пролетариев и мелких буржуа:

«…современное албанское общество всё еще затронуто индустриализацией меньше, чем любая другая европейская страна: рост го­родов, миграции населения из деревень в города, из одних городов в другие, рас­селение работающих на одном предприятии людей в разных концах города, размель­чение (нуклеаризация) семей в этом стране не зашли так далеко, как, скажем, в России.  Не только в деревнях, но и в городах Албании соседи с детства знают друг друга—так же, как и их предки в нескольких поколениях; они не только живут рядом, но и связаны друг с другом узами родства, личной и семейной дружбы, работы на одном предприятии. В Албании редко встретишь обычную для крупных го­родов СНГ ситуацию, когда люди плохо представляют себе, кто их соседи по подъезду. В такой стране, как Албания, люди возмущаются не в одиночку, а совместно, и потому склонны, чувствуя поддержку близких, претворять свое возмущение в решительные действия, быстро приобретающие массовый характер. Если искра проскочит в одном доме—запылает квартал, вспыхнет квартал—загорится город; а много ли надо времени в маленькой стране с относительно высокой (на равнинах) плотностью населения, чтобы искры народного гнева разлетелись по всем городам? Албания – еще во многом страна XIX века; а в прошлом веке восстания крестьян и рабочих вспыхивали в странах Средиземноморья с легкостью необыкновенной…» (см.: Идеология коллективизма, 2003, стр. 32-33).

Недавно Марлен Инсаров написал фундаментальную статью «О причинах пассивности пролетариата» (см. http://www.left-dis.nl , русскоязычный список, раздел «Актуальность»), где подробно развил эту же точку зрения применительно ко всему мировому рабочему движению с момента его возникновения до наших дней. Эту точку зрения ГПРК в самом общем виде можно сформулировать так:

до тех пор, пока внутри небольших групп пролетариев сохранялись остатки отношений коллективного управления (которые присутствовали в докапиталистических сельских общинах - хотя и в гораздо меньшей мере, чем в первобытных общинах), пролетарии были гораздо более способны объединяться - хотя бы на локальном уровне - для революционного действия, чем в развитой индустриальной цивилизации, превращающей пролетариат в толпу чужих друг другу одиночек. Сплотить этих одиночек для борьбы с буржуазией может только сама буржуазия - вооружив их, объединив их в воинские части, послав их на большую империалистическую войну (которая сплотит этих одиночек узами окопного братства) и доведя их там до такого отчаяния, когда они потеряют страх перед «своим» государством и захотят выплеснуть свою ярость на тех, кто послал их на эту ненужную пролетариям войну.

При этом важно понять, что тосковать по утраченной доиндустриальной коллективности нет никакого смысла. Без компьютерных систем эти жалкие остатки первобытной коллективности все равно не помогли бы человечеству перейти к бесклассовому обществу (доказательством чему служат все без исключения восстания эксплуатируемых классов, когда-либо происходившие - и так никогда и не расчистившие людям дорогу к коллективизму) - и если для достижения такого уровня развития производительных сил, на котором создаются компьютеры, было необходимо полностью разрушить сельскую общину и ее городские аналоги, то и черт с ними.

Правда, здесь возникает вопрос: а с какой же стати пролетарии, отученные жизнью в современных городах от взаимопомощи и взаимоподдержки, вдруг начнут налаживать, после свержения буржуев, именно коллективистские отношения? - Но на это есть вот какой ответ.

Большие войны по всему миру означают большую разруху по всему миру. Более того, на современном уровне развития производительных сил цепочка больших войн означает цепочку больших экологических катастроф по всему миру. Парадоксальным образом это означает, что вместо разрушенных производственных мощностей и инфраструктуры будут построены новые объекты с применением новейших технологий (как это, собственно говоря, и бывало после всех больших войн, происходивших со времен зарождения капитализма) - а значит, послевоенные производство и быт будут гораздо более компьютеризованы, чем довоенные. Так будет еще и в силу того, что большие раны, нанесенные природе, можно будет залечить - а также начать взаимно приспосабливать друг к другу развивающееся производство, окружающую среду и человеческий организм - только с помощью новейших технологий (разумеется, замешанных на компьютеризации). Но вся штука в том, что чем больше компьютерные технологии внедряются в производственный процесс, тем больше они требуют не авторитарного, а именно коллективного управления производственным процессом - что можно видеть, изучая опыт внедрения ГПС (гибких производственных систем) на предприятиях (библиографию по этому вопросу см. в статье «Компьютеризация как предпосылка социалистической революции»). А это значит, что сам производственный процесс после войны и свержения буржуев будет приучать пролетариев, перестающих быть пролетариями, к коллективному управлению.

Современный монополистический капитализм, превративший пролетариев в толпу одиночек, воспитывает в них индивидуализм - и, как один из компонентов индивидуализма, недоверчивость. После свержения буржуев эта нехорошая черта характера обернется своей противоположностью: трудящиеся неизбежно будут относиться к избранным ими новым лидерам более недоверчиво, чем их более добродушные и дружелюбные предки в 1917-22 гг. - и, в силу своей недоверчивости, будут стремиться как можно сильнее контролировать своих лидеров, сменять их за малейшее упущение и принимать как можно больше решений вообще помимо лидеров, совместно, на равных… Собственно говоря, все победоносные восстания эксплуатируемых, какие только были в истории классового общества, показывают, что после победы трудящиеся поначалу стараются участвовать в управлении обществом - и лишь по мере того, как убеждаются, что большие массы не могут управлять собой коллективно, уступают всю руководящую роль своим лидерам, превращающимся в новых господ. В наше время большие массы уже могут управлять собой коллективно - с помощью компьютеров; что же касается желания управлять собой коллективно, то оно вырастет из недоверчивости к лидерам, порожденной современным авторитарным обществом. Таким образом, само это общество, формируя авторитарные характеры, закладывает в эти же характеры такие противоречия, которые со временем неизбежно взорвут само это авторитарное общество.

Для неизбежности именно такого хода событий есть и еще одно основание. Послевоенная разруха и потребность в технологическом рывке вперед (повторим еще раз: без такого рывка никак невозможно гармонизировать отношения между природой, людьми и их производством - разве что, как уже говорилось выше, вернуться в пещеры, к каменному топору; других альтернатив нет) вынудят трудящихся, свергнувших своих эксплуататоров, экономить ресурсы и затраты. А ведь именно коллективный образ жизни - самый экономный образ жизни. Во-первых, потому, что при преобладании отношений коллективного управления общество не будет расточать свои силы и средства на то, что нужно только эксплуататорам, но не нужно большинству членов общества - на избыточные вооружения, на излишние проекты вроде египетских пирамид, заброшенных ныне сталинских узкоколеек на Севере или храма Христа Спасителя, наконец, на дорогостоящие предметы роскоши, единственное назначение которых состоит в повышении престижа их богатеньких владельцев. А во-вторых, потому, что воспроизводство жизни данного количества людей, тесно сотрудничающих и помогающих друг другу, при прочих равных условиях требует меньше затрат, чем воспроизводство жизни того же количества людей, каждый из которых выживает в одиночку.

Последнее утверждение очень наглядно иллюстрируется примером с воспитанием детей. Современное общество поделено на маленькие семьи, каждая из которых растит и воспитывает своих детей - а другим семьям до этого дела нет. И сколько же сил, времени и средств - и в виде самых разных выплат, и в виде налогов - приходится тратить каждой такой семье на прокорм, воспитание и обеспечение безопасности своих детей… А теперь представим себе трудовой коллектив какого-нибудь предприятия, живущий как община и воспитывающий всех своих детей совместно. Все взрослые по очереди, в свободное от работы время, приглядывают за всеми детьми, общаются с ними на равных правах; расходы на их прожитие и воспитание идут из «общего котла»; на всех детей этого коллектива из нескольких тысяч человек (разумеется, применяющего компьютерные системы для самоуправления - иначе никакого коллектива из нескольких тысяч человек не получится, а снова будет авторитарно управляемая группа) хватит трех-четырех профессиональных воспитателей для маленьких детей и десятка учителей - для детей побольше… Это же сколько средств, а главное, сил и времени будет сбережено взрослыми при таком воспитании! Да и дети не будут вырастать такими психологическими уродами, как в классовом обществе (особенно в современном, в котором исчезли последние остатки общинной коллективности, еще сохранявшиеся в докапиталистических сельских общинах), в котором дома их психику калечит монопольная власть двух-трех взрослых, практически не ограничиваемая другими взрослыми, в школе - чужой им начальник-учитель, а на улице - волчья стайка сверстников (среди которых царит один лишь закон силы, потому что их семьи не связаны между собой узами взаимопомощи и взаимоподдержки - узами, которые бы приучали сбивающихся в компанию детей видеть друг в друге братьев и сестер, а не просто зверенышей одного вида).

Итак, жить коллективно - экономнее, чем выживать в одиночку или существовать в авторитарно управляемой группе. В условиях послевоенной разрухи и экологических катастроф этот факт будет дополнительно подталкивать трудящихся, свергнувших своих эксплуататоров и овладевающих компьютерными системами, к установлению именно коллективных отношений управления.

*       *       *

В проекте «программы Коллективистской партии», опубликованном в книге «Теория и практика коллективизма», автор этих строк попытался очертить - разумеется, в порядке прогноза, а не навязываемой обществу модели - основные контуры общества, переходного от классового к коллективистскому:

«1.Коллективистская партия - это политическая организация революционного пролетариата.

Все ее цели и задачи вытекают из классовых интересов современного мирового пролетариата. Основная цель Коллективистской партии - это коренной классовый интерес пролетариата в политической сфере жизни общества: взятие пролетариатом политической власти в свои руки.

Первым условием достижения этой цели является как можно более полное разрушение эксплуататорского государственного аппарата. Овладеть этим аппаратом и использовать его в своих интересах пролетариат не может по двум причинам: во-первых, потому что интересы подавляющего большинства служащих этого аппарата неразрывно срослись с интересами эксплуататоров; во-вторых, потому что этот аппарат может управлять обществом только по принципу “сверху вниз, без или с малым контролем снизу” - а значит, неизбежно вырвется из рук пролетариев и превратится в силу, стоящую над ними. Поэтому Коллективистская партия выступает за то, чтобы сломать аппарат исполнительной государственной власти и лишить его чиновников права занимать руководящие должности во всех сферах жизни общества (допустимы лишь редкие исключения);

за то, чтобы разогнать парламенты и муниципалитеты и лишить их депутатов (за исключением депутатов от пролетарских революционных организаций) права занимать руководящие должности во всех сферах жизни общества;

за то, чтобы сломать постоянную - как профессиональную, так и построенную на основе воинской повинности - армию и профессиональную полицию, служившую эксплуататорским классам, а также эксплуататорскую судебно-карательную систему.

Коллективистская партия выступает за переход всей полноты законодательной, исполнительной и судебной власти в руки созданных пролетариями, в союзе с трудящимися из других эксплуатируемых социальных групп, комитетов самоуправления трудящихся. Комитеты самоуправления трудящихся (КСТ)  - это органы, состоящие из депутатов, избираемых снизу - начиная с предприятий - по многоступенчатой системе (из представителей низших КСТ составляются высшие), по производственно-территориальному принципу; депутат КСТ любого уровня в любое время может быть отозван своими избирателями и заменен новоизбранным; зарплата депутата не должна быть выше средней зарплаты пролетария; аппарат исполнительной и судебной власти при КСТ отсутствует, поскольку КСТ будут не только принимать законы, но и исполнять их - текущей управленческой деятельностью на всех уровнях будут заниматься сами депутаты. Коллективистская партия выступает за то, чтобы количество назначаемых сверху должностных лиц (чиновников) в новой системе управления обществом было сведено до минимума и продолжало неуклонно уменьшаться вплоть до полного исчезновения.

Лозунг Коллективистской партии - депрофессионализация управления. Коллективистская партия борется за то, чтобы управление во всех сферах жизни общества стало повседневным делом всех и каждого. Компьютеризация производства и других видов человеческой  деятельности создает техническую базу для того, чтобы трудящиеся постоянно контролировали деятельность своих депутатов в КСТ, а также принимали управленческие решения по различным вопросам непосредственно - помимо КСТ. Коллективистская партия выступает за то, чтобы в тех странах, где пролетариат возьмет политическую власть в свои руки, по мере прогресса производительных сил распространялась практика “компьютерных референдумов”, решения которых на том или ином уровне имели бы большую силу, чем решения КСТ того же уровня.

Коллективистская партия борется за:

1) бесплатное освоение всеми членами общества компьютерной грамотности на уровне, делающем каждого человека способным свободно освоить любую компьютеризованную сферу общественной деятельности;

2) бесплатное обеспечение создаваемых пролетариатом организаций современной техникой, позволяющей осуществлять контроль над любыми аппаратами управления в любом масштабе; открытие для пролетарских организаций  доступа ко всем банкам  данных всех компьютерных систем, связанных с управлением любой сферой жизни общества, невзирая ни на какие соображения “коммерческой” или “военной” тайны;

3) разработку программной базы и методов компьютерного контроля над всеми существующими и создаваемыми аппаратами управления в любом масштабе; бесплатное обучение методике такого контроля всех членов общества;

4) то, чтобы компьютеризация контроля подчиненных над руководителями и создание компьютерных систем, позволяющих большим массам трудящихся совместно принимать управленческие решения, стали приоритетным направлением в экономической политике после взятия пролетариатом политической власти.

После завоевания пролетариатом власти его вооруженной силой останется он сам. Коллективистская партия выступает за то, чтобы на базе рабочих дружин, созданных еще до революции, в процессе революции была создана вооруженная организация всех (исключая предателей своего класса) способных носить оружие пролетариев, а также представителей других поддерживающих революцию слоев общества, позволяющая трудящимся хранить у себя дома оружие и проходить военную подготовку без отрыва от “штатской жизни”. Эта организация заменит собой постоянную армию и профессиональную полицию: охранять порядок и законность будут сами вооруженные трудящиеся, объединенные в отряды по месту своей работы и жительства. При этом профессиональную службу будет нести высший, средний и часть низшего командного состава новых вооруженных сил (только в этой сфере придется надолго сохранить принцип управления “сверху вниз, с малым контролем снизу”), солдаты тех родов войск, где требуется особая профессиональная квалификация, а также специалисты некоторых видов сыскной деятельности.

Система КСТ, созданная вооруженными пролетариями и их союзниками, не будет представлять собою государственную власть по отношению к своим создателям: по отношению к ним КСТ будут именно органами самоуправления. Зато по отношению к эксплуататорским классам и вообще ко всем слоям общества, по каким-либо причинам враждебным революции или не принимающим активного участия в классовой борьбе, система КСТ действительно будет выступать как внешняя сила, заставляющая повиноваться себе и применяющая насилие в случае непокорности, - как государственный аппарат. Таким образом, опирающаяся на вооруженный пролетариат система КСТ будет представлять собой пролетарское полугосударство; по мере того, как общество будет превращаться в бесклассовое, все то, что роднит систему КСТ с государством, будет постепенно отмирать. Политический режим, который будет существовать в пролетарском полугосударстве, - диктатура пролетариата, - будет переходной стадией к уничтожению всякой политики и всякой диктатуры.

2. Главная задача захвативших политическую власть пролетариев - перестать быть пролетариями, то есть отнять у капиталистов и других эксплуататоров экономическую власть и взять, вместе с другими эксплуатируемыми классами, производительные силы в свою собственность. Тем самым производительные силы станут общественной собственностью, поскольку сегодня пролетарии сами по себе уже составляют большинство человечества, а вместе с другими эксплуатируемыми социальными группами - подавляющее большинство. Бывшим же эксплуататорам придется выбирать: либо гибель в бою за утраченную власть, либо растворение среди трудящихся, интеграция в единое бесклассовое общество.

Коллективистская партия выступает за присвоение трудящимися в лице КСТ земель и вод, за монополию трудящихся в лице КСТ на внешнюю торговлю с партнерами из эксплуататорских государств и банковское дело. В то же время Коллективистская партия отказывается от требования передачи всех средств производства в собственность пролетарского государства, хотя это требование выдвигалось до сих пор всеми пролетарскими революционными организациями - от германского Союза коммунистов в прошлом столетии до Четвертого Интернационала. Передача промышленных и сельскохозяйственных предприятий в собственность даже такого демократического аппарата управления, как пролетарское полугосударство, неизбежно повлечет за собой  появление и разрастание бюрократического аппарата исполнительной власти в экономике, угрожающего превращением системы КСТ в бессильный придаток этого аппарата, а государственной бюрократии - в эксплуататорский класс. Именно так и произошло в 20-е годы в СССР, а впоследствии - во всех подобных СССР государствах. Однако в первой половине ХХ века такая трансформация была не просто неизбежна, но и необходима с производственно-технической точки зрения: до появления компьютеров управлять экономикой в масштабах целой страны можно было только по принципу “сверху вниз, без или с малым контролем снизу”, и поэтому огосударствление средств производства и рабочих сил было самым рациональным ответом на вопрос “а что делать дальше?”, встававший перед победоносными повстанцами. Сегодня же компьютеры делают излишней передачу  предприятий во владение таким органам управления, как КСТ, у которых и помимо этого есть множество разных функций и которые поэтому заведомо будут вынуждены воздвигнуть между собой и предприятиями громоздких чиновничий аппарат управления, который будет трудно контролировать даже с помощью компьютерных систем и который будет постоянно тяготеть к превращению в силу, стоящую над обществом. В условиях компьютеризации производства и других сфер человеческой деятельности для взявших политическую власть пролетариев более выгодным и удобным является создание особой системы выборных коллегиальных органов, отдельной от системы КСТ; посредством этой особой системы и осуществлялось бы управление экономикой. При таком “разделении властей” единство управления экономической и политической сферами жизни общества, вместе взятыми, будет осуществляться  путем равноправного согласования действий между обеими системами; в экстремальных же ситуациях, когда для решения стоящих перед обществом проблем необходимо единоначалие, система КСТ - обладающая такими рычагами воздействия на экономику, как владение землей и регулирование денежного обращения - возьмет руль в свои руки, временно подчинив себе вторую систему и не вступая при этом с ней в конфронтацию.

Исходя из всего вышесказанного, Коллективистская партия выступает за создание системы централизованного самоуправления (СЦС), посредством которой пролетарии возьмут в свою собственность отнятые ими у капиталистов предприятия. СЦС будет состоять из производственных комитетов, избираемых по ступенчатой системе, начиная с цехов и предприятий вплоть до уровня целой страны, нескольких стран и, возможно, когда-нибудь - всего мира. Место и роль депутата производственного комитета в управлении экономикой полностью аналогичны месту и роли депутата КСТ в управлении пролетарским полугосударством. СЦС (в наиболее общих и важных вопросах - совместно с КСТ) осуществляет централизованное планирование развития экономики, обеспечивая полную занятость трудоспособного населения. Такое планирование будет сочетаться с высокой степенью хозяйственной автономии предприятий; их работники, объединившиеся в действительный коллектив, будут в высокой степени независимы в поиске торговых партнеров на внутреннем рынке и рынках других пролетарских полугосударств, а также при распределении дохода, полученного от продажи продукции предприятия. При этом каждый работник предприятия будет участвовать в управлении им и всей экономикой в целом - в частности, путем выбора депутатов в производственные комитеты - на равных правах со всеми другими. Коллективистская партия выступает против найма трудовыми коллективами работников по капиталистическому принципу (без вовлечения их в управление на равных правах со всеми), против таких форм акционерной и паевой собственности, при которых не соблюдается принцип “один человек - один голос”. Коллективистская партия выступает за то, чтобы покупка предприятий у одних коллективов другими была сведена к простому укрупнению предприятий,  когда работники “купленного” предприятия объединяются с работниками предприятия - “покупателя” в единый коллектив, все члены которого имеют одинаковые права; при таких производственных отношениях деньги, выплаченные коллективом - “покупателем” коллективу “покупаемого” предприятия, перестают быть ценой товара и превращаются в один  из дополнительных способов заинтересовать коллектив “покупаемого” предприятия в объединении с “покупателем”.

…Коллективистская партия выступает за отмену тарифно-квалификационной сетки оплаты труда: после взятия пролетариями политической и экономической власти зарплату будут распределять сами трудовые коллективы, а до тех пор, пока предприятиями владеет капитал, задача рабочих организаций и органов рабочего контроля  - добиваться возможности самим устанавливать те пропорции, в которых зарплата будет распределяться между различными категориями работников. В сфере образования и науки коллективистская партия требует отмены ученых званий  и степеней со всей системой привилегий, с ними связанных. Общая задача Коллективистской партии и до, и после взятия пролетариатом политической и экономической власти: во всех сферах жизни общества последовательно бороться за отмену всех привилегий начальства любого уровня в любой сфере (исключение возможно лишь одно - тщательная охрана избранного трудящимися лидера от покушения на его жизнь, если это необходимо для успешного осуществления руководимого им дела).

…Коллективистская партия борется за то, чтобы средства, расходуемые сегодня на избыточное потребление эксплуататорских классов, шли на пользу всему обществу. В частности, она выступает за то, чтобы после взятия пролетариатом политической и экономической власти свернуть (в средне- и слаборазвитых странах - сразу, в высокоразвитых - через некоторое время и постепенно) производство легковых автомобилей и направить освободившиеся средства на развитие общественного транспорта и на  компьютеризацию управления обществом. С появлением  компьютерных систем, позволяющих быстро обмениваться информацией и принимать совместные решения людям, находящимся на сколь угодно далеких расстояниях друг от друга, автомобиль превратился из средства доставки начальников на необходимые для успешного хода  производства совещания в предмет роскоши, являющийся в средне- и слаборазвитых странах признаком высокого социального статуса и тем самым - средством для самоутверждения личности представителя эксплуататорских классов, а в высокоразвитых странах просто чересчур вредным для экологии и неэкономичным транспортным средством, при изготовлении и использовании которого затрачивается уйма средств на перевозку небольшого количества людей и грузов.

Коллективистская партия выступает за отмену рынка жилплощади.

3. В области семейных отношений Коллективистская партия выступает за:

а) переход воспитания детей из рук их предков, опекунов и государства в руки трудовых коллективов и нанятых последними педагогов (задачей пролетарского полугосударства станет помощь трудовому коллективу  в материально-техническом обеспечении воспитания детей и в подготовке педагогических кадров);

б) постепенное изменение права наследования в таком направлении, чтобы роль субъекта, чье имущество подлежит наследованию, все больше и больше переходило от частных лиц к трудовым коллективам, а в ряде случаев - ко всему обществу в целом;

в) соединение воспитания (в том числе обучения) с производством, исключающее эксплуатацию детского труда, предполагающее как можно более раннее включение детей в структуры общественного самоуправления в качестве полноправных и стопроцентно ответственных членов общества. Постепенное размывание правовой границы между взрослыми и детьми.

Коллективистская партия выступает за всеобщее бесплатное образование, а также за бесплатное здравоохранение населения.

…7. Коллективистская партия выступает за то, чтобы после взятия пролетариатом политической и экономической власти лишить на некоторый срок права занимать любые руководящие должности всех, кто занимал руководящие посты высшего и среднего уровня во всех сферах жизни общества (в некоторых случаях - и руководящие посты низшего уровня). В данном вопросе допустимы лишь редкие исключения, всегда санкционированные коллективной волей тех трудящихся, над которыми эти бывшие эксплуататоры и помощники эксплуататоров раньше господствовали. Ценные специалисты из числа бывших господ и начальников могут рассчитывать на применение своих знаний и опыта на консультативных должностях; Коллективистская партия выступает также за то, чтобы обеспечить тем бывшим господам и начальникам, которые в свое время оказали ценные услуги  революционному пролетарскому движению, личную безопасность, высокий уровень дохода и высокий статус в общественном мнении».

Если один из наших оппонентов-КРАСовцев, Михаил Магид, даст себе труд вчитаться во второй пункт этого проекта программы, то с изумлением обнаружит, что он полностью совпадает с… любимой самим Магидом программой левых эсеров, вкратце пересказанной Магидом в его статье «Леваки» (эту статью мы, коллективисты, опубликуем в №7 «ПР» в качестве боксерской груши, на которой в том же номере будем отрабатывать свои критические удары):

«Ассоциации фабрично-заводских комитетов самоуправления объединятся в ассоциации (синдикаты) и возьмут на себя управление промышленностью… Советы будут сформированы исключительно делегатами от городских предприятий и крестьянских общин… Советы будут принимать решения политического и законодательного характера, но не экономического… необходимо раздробить единый монолитный кулак власти советов… (курсив мой. - Г. В.)».

Левые эсеры совершенно правильно понимали, что разделение выборных органов самоуправления трудящихся на экономические и политические (вернее, полуполитические, перестающие быть политическими - потому что перестающие быть властными) очень желательно с точки зрения усиления контроля бывших пролетариев над избранными ими лидерами(1). Магид полностью прав, соглашаясь с ними. Действительно, если на один и тот же выборный орган взвалить управление как производством и распределением продукции, так и дружинами вооруженных трудящихся, благоустройством быта и всякими прочими важными делами - то депутаты этого органа окажутся так перегружены, что им будет никак не обойтись без формирования аппарата исполнительной власти, состоящего из не избираемых своими подчиненными начальников-бюрократов(2). Эти-то начальники, взявшись за управление экономикой, и захватят ее в свои руки… Кроме того, не следует забывать, что элементы такого аппарата первое время неизбежно будут примешаны к самоорганизации вооруженных трудящихся: до тех пор, пока кое-где на Земле еще будут сохраняться буржуйские государства, а там, где буржуи уже свергнуты, еще не совсем исчезнут товарные отношения, без некоторого количества профессиональных военных и сыщиков никак не обойтись - и поэтому необходимо изо всех сил постараться обеспечить, чтобы профессиональные военные и сыщики не столковались с назначающими их депутатами и в компании с ними не захватили землю и предприятия в свои руки. А одна из мер, необходимых для этого - отдалить депутатов, назначающих профессиональных военных и сыщиков, от оперативного контроля над процессом производства и распределения; доверить управление экономикой одним выборным органам, а управление вооруженной силой трудящихся - другим. Такое «разделение властей» просто необходимо для того, чтобы управление все больше и больше переставало быть властью.

Мы с Марленом Инсаровым не раз спорили на эту тему. Товарищ Инсаров опасается, что такое «разделение властей», введенное после свержения буржуев, помешает трудящимся эффективно координировать свои действия в борьбе с еще не уничтоженной мировой буржуазией - и приведет к поражению революции. По его мнению, победу можно надежно обеспечить, лишь сосредоточив политическую и экономическую власть (вернее, «полувласть») пролетариата в одном центре.

Однако, если бы для победы восставшего класса обязательно нужно было сосредоточить экономическую и политическую власть этого класса в одном центре, то… ни одна буржуазная революция никогда не удалась бы. Не было бы великих английской и французской революций, не возникли бы США и т. д. и т. п. На самом же деле буржуазии ничуть не мешал удерживать захваченную власть тот факт, что аппараты управления предприятиями буржуев не интегрировались в захватываемый ими госаппарат. Разумеется, в экстремальных ситуациях буржуи делегируют некоторые функции верховного экономического управления своему государству, кое в чем подчиняют ему свои предприятия - но не настолько, чтобы частные фирмы полностью растворились в госаппарате. Точно так же будет обстоять дело и с пролетариями, уже свергнувшими буржуев - но не везде, уже начавшими разделываться с буржуазией - но еще не доведшими это дело до конца: если экстремальная ситуация потребует, можно будет в той или иной степени подчинить советы, управляющие экономикой, советам, принимающим политические и законодательные решения - но не до такой степени, чтобы растворить первые во вторых или сделать первые вечным придатком вторых. Если по окончании экстремальной ситуации экономические советы не смогут стать равноправными партнерами «политических» советов, координирующих с ними свои действия по горизонтали (т. е. коллективно), то это почти наверняка будет означать приход новых начальников-эксплуататоров на место старых.

Разумеется, если пролетарии не способны контролировать своих руководителей (как это и было до появления компьютерных систем) и тем самым обречены (даже в случае самого наиуспешнейшего своего восстания) на то, что вместо старых господ на их шею сядут новые, то самое рациональное, что могут сделать восставшие пролетарии для дальнейшего прогресса техники и науки, - это максимально централизовать экономическую и политическую власть, сосредоточить ее в одном и том же центре. В тех условиях экстремальной ситуации, в которых начинаются и побеждают пролетарские восстания, именно эта мера наиболее подходит для того, чтобы новые, более прогрессивные господа не уступили свою власть старым, более реакционным. Однако теперь, когда пролетарии уже могут вообще обойтись без господ, вопрос стоит иначе - не о том, какие господа лучше, а о том, как наилучшим образом обеспечить жизнь без всяких вообще господ; и если до начала НТР догма о необходимости передачи средств производства революционному государству (почти - за редкими исключениями - общепризнанная среди марксистов) направляла энергию повстанцев в правильное русло, то теперь она будет играть прямо противоположную роль. Дело в том, что благодаря наличию компьютеров и возросшей (в среднем) образованности пролетариата трудящиеся, восставая и побеждая в XXI веке, будут стихийно тянуться к более эффективным, с точки зрения контроля над руководителями, формам управления (в том числе и к разделению экономических и «политических» советов) - а догма об огосударствлении средств производства будет мешать трудящимся осознать эту свою тягу и реализовать ее без лишних проволочек и ошибок.

К счастью, товарищ Инсаров уже понял, что коллективизму соответствует второй этап развития исторического материализма, идущий на смену первому его этапу - марксизму. Инсаров уже начал давать коллективистскую критику марксизма (см. его замечательную статью на эту тему в прошлогоднем спецвыпуске «ПР»). Будет здорово, если он, продолжая эту критику, преодолеет также и марксистскую догму о концентрации экономического и политического управления в руках одних и тех же Советов. Если мы, коллективисты, окончательно преодолеем эту догму - это поможет нам завоевать и удержать доверие пролетариев уже в относительно скором времени, в надвигающуюся эпоху больших империалистических войн и порожденных ими больших пролетарских восстаний. Когда пролетарии начнут-таки осознавать свои реальные классовые интересы (как это всегда бывает в периоды пролетарских восстаний), на гребне волны истории удержится только тот, кто заранее отразит эти интересы в ясно осознанной и столь же ясно излагаемой системе политических установок.

*       *       * tc "* * * "

Как марксизм, так и различные анархистские учения являются теоретическими доктринами, служившими обоснованием различным идеологиям (системам практических политических установок) XIX-XX вв. - как пролетарско-революционной идеологии, так и различным мелко- и крупнобуржуазным идеологиям (вплоть даже до фашистской: именно для обоснования фашистской идеологии использовали марксизм некоторые современные российские «коммунистические» организации - это доказано в ряде статей, написанных членами ГПРК с 1992 г.; встречаются также и «анархо»-фашисты, вроде небезызвестного Цветкова).

Использование марксизма и анархизма для обоснования буржуазных идеологий, начавшееся в начале XX в., само по себе ничуть не порочит эти доктрины: манера монополистической буржуазии превращать в орудия своей идеологической власти любые учения - даже самые неподходящие для этого по своей внутренней логике - хорошо известна. Однако как левые мелкобуржуазные идеологии, так и пролетарско-революционная идеология XIX-XX вв., которым органически соответствовали доктрины анархизма и марксизма, тоже были ограничены своим временем. Как анархизм, так и марксизм отражают классовые интересы до-НТРовских пролетариев, еще не способных к самоуправлению (в частности, к контролю над избранными ими лидерами). Анархическая утопия возврата к доиндустриальному обществу отражала страх части до-НТРовских пролетариев и мелких буржуа перед неумолимым развитием капитализма, их беспомощность перед его неуклонным шествием; марксистская догма революционного огосударствления средств производства выражала готовность другой части этих классов участвовать в строительстве государственно-монополистического капитализма (а также неоазиатского строя, недолго существовавшего в СССР и некоторых других странах).

Сегодня НТР постепенно делает пролетариат способным к коллективистскому (социалистическому, коммунистическому) самоуправлению. В связи с этим на повестку дня встает вопрос о формировании и пропаганде новой пролетарско-революционной идеологии - идеологии пост-НТРовского пролетариата - и о разработке соответствующей этой идеологии, обосновывающей ее теоретической доктрины. Такая идеология уже рождается; это - идеология коллективизма, излагаемая в книгах и журнале ГПРК. В единстве с нею разрабатывается и теоретическая доктрина коллективизма - второй этап развития исторического материализма, вырастающий из марксизма и «снимающий», критически перерабатывающий и сменяющий его. Коллективистское учение усваивает также все лучшее из других революционных теоретических течений XIX-XX вв. - бланкизма, народничества, анархизма и пр., - критически перерабатывая и их, приходя и им на смену.

Отдадим должное революционным идеологиям и учениям прошлых веков - и с уважением и признательностью попрощаемся с ними:

КОЛЛЕКТИВИЗМ ИДЕТ ИМ НА СМЕНУ tc "КОЛЛЕКТИВИЗМ ИДЕТ ИМ НА СМЕНУ "

Примечания.

(1) Одна из трудностей, возникающих при дискуссии с анархистами, заключается в том, что для них власть и самоуправление - это две разные сущности, совершенно отдельные друг от друга. Они не понимают, что власть (координация по вертикали, отношения авторитарного управления) и самоуправление (координация по горизонтали, отношения коллективного управления) одновременно сосуществуют в любой группе людей, в любом человеческом обществе - но в разных группах, в разных обществах эти два типа отношений управления смешаны в разных пропорциях. В классовом обществе отношения авторитарного управления преобладают над отношениями коллективного управления, в бесклассовом наоборот - но и в том, и в другом есть оба эти типа отношений.

В бесклассовом обществе присутствие отношений авторитарного управления выражается в том, что для управления некоторыми совместными действиями людей все-таки приходится выбирать координаторов (пример - выборные вожди в первобытных общинах), согласовывающих действия тех, кто их выбрал. И хотя при зрелом коллективизме все такие координаторы будут полностью подконтрольны своим избирателям, подотчетны им, послушны их коллективным наказам, переизбираемы ими в любое время, по желанию избирателей - но при всем при этом сам факт, что для координации некоторых своих действий группа людей выделяет из своей среды меньшинство и поручает ему функции координирования, делает это меньшинство в какой-то мере лидерами, начальниками, а большинство - в какой-то мере подчиненными.

Анархисты обычно отказываются понимать, что представители общин, избираемые в координационные органы федераций общин, обязательно остаются в какой-то мере начальниками, лидерами. Но от того, что анархисты не хотят замечать этот факт, он вовсе не перестает быть фактом. Весь вопрос в том, в какой именно мере выборные представители остаются начальниками. Эта мера тем меньше (и, стало быть, тем меньше в бесклассовом обществе пережитков общества эксплуататорского), чем больше небольшие коллективы способны непосредственно, вообще без всяких координаторов, «по горизонтали» согласовывать свои действия друг с другом - и тем самым сливаться в единый большой коллектив. Чем теснее это слияние, тем меньше нужда трудящихся в выборах каких-то особых координаторов и тем легче контролировать таких координаторов, когда нужда в них все-таки появляется (на какое-то время)…

Отсюда вывод: движение к бесклассовому обществу - это движение от федерации общин (такая федерация есть лишь переходный период от классового общества к коллективизму, период диктатуры пролетариата, когда в обществе еще сохраняется очень большая доля отношений авторитарного управления - и вырастают эти авторитарные отношения из того же самого корня, из которого вырастает федеративный характер отношений между общинами: из слишком большой независимости небольших общин друг от друга, затрудняющей горизонтальную координацию действий этих общин и тем самым неизбежно воспроизводящей вертикальную, командную, начальственную координацию) к превращению человечества в единую компьютеризованную общину (коллектив), в которой отношения горизонтальной координации (коллективного управления) почти полностью вытеснят координацию по вертикали. Анархисты же, со своим лозунгом «федерации общин», как это ни парадоксально, увековечивают большую долю властных отношений в обществе: делая акцент на федерации отдельных общин и проповедуя возврат к доиндустриальному сельскохозяйственному обществу (т. е. обществу без компьютерных систем), они объективно, независимо от своей воли борются за такое общество, составляющие которое ячейки-общины будут не настолько разрознены, чтобы не испытывать острой потребности в координации своих действий, и в то же время достаточно сильно разрознены, чтобы никак не обойтись без большой доли вертикальной, авторитарной координации в отношениях между ними… Короче говоря, если строить федерацию общин по анархистскому проекту, то координирующие органы этой федерации неизбежно захватят столько власти, что большевистская диктатура покажется райским садом по сравнению с напоминающим древнеегипетскую империю фараонов Новым Анархическим Порядком (Neue Anarchistische Ordnung). Старой гвардии анархистов-революционеров этот железный порядок - дело их собственных рук - конечно же, не понравится; но кто их спрашивать будет… Так что, если бы анархисты однажды победили, то с ними обязательно вышло бы то же, что вышло с большевиками: за что боролись - на то и напоролись.

Итак, грядущее бесклассовое общество может быть лишь не чем иным, как единым компьютеризованным коллективом, где почти не осталось руководителей, а те, что остались, почти перестали быть руководителями. Возникает вопрос: а исчезнет ли когда-нибудь власть не «почти», а совсем? - Ответ таков: да, авторитарные отношения управления исчезнут полностью - но лишь тогда, когда человечество станет до такой степени единым целым, что превратится не просто в единый компьютеризованный коллектив, но в биологически единое существо. Тогда исчезнут не только авторитарные, но и вообще все отношения управления и собственности: люди перестанут быть отдельными субъектами, человечество станет совершенно единым субъектом, единым гигантским разумным существом.

О том, почему при коллективизме развитие человечества будет идти именно в этом направлении и как именно будет происходить формирование этого единого всечеловеческого человека, см. «Письмо В. Бугеры А. Жиденкову, редактору бюллетеня «Вестник «Солидарности»»», опубликованное в книге ГПРК «Идеология коллективизма», а также на левокоммунистическом сайте http://www.left-dis.nl , список русскоязычных текстов, раздел «Дискуссии», №23. Здесь мы не будем задерживаться на этой теме; отметим лишь, что превращения человечества в единое существо следует ожидать очень и очень нескоро. Да и предшествующий этому коллективизм - бесклассовое, бестоварное общество, в котором будут преобладать отношения коллективных собственности и управления - сформируется далеко не сразу после свержения буржуев. В течение переходного периода (о котором и идет речь во втором пункте моего проекта программы Коллективистской партии) долгое время будут сохраняться, в частности, остатки товарно-денежных отношений между трудовыми коллективами. Слишком спешить ликвидировать их столь же опасно, как и стараться их сохранить: до тех пор, пока все человечество не станет единым предприятием, единым компьютеризованным самоуправляющимся трудовым коллективом, излишняя спешка с ликвидацией отношений индивидуального управления между людьми и коллективами, стремление ускорить их слияние без соответствующей технической подготовки будет способствовать не росту доли коллективных отношений в обществе, а, напротив, росту доли авторитарных отношений собственности и управления - и уменьшению доли коллективных отношений. Тут так получается: будешь слишком охранять товарно-денежные отношения - получишь рост бюрократии, будешь слишком их подавлять - опять-таки получишь рост бюрократии.

Если переход к коллективизму будет происходить успешно, товарные отношения отомрут - но не сразу. Деньги перестанут быть деньгами - но опять-таки не сразу (о том, что деньги никогда не являются самими собой на 100%, но лишь в той или иной, большей или меньшей степени, и могут быть в большей мере не-деньгами, чем деньгами, см.: В. Бугера, Собственность и управление, М., Наука, 2003, с. 276-279); даже покупка предприятий у одних коллективов другими, прежде чем исчезнуть, примет некие переходные формы, подобные той, о которой идет речь во 2-м пункте проекта «программы Коллективистской партии». Попытки перепрыгнуть через эти фазы будут точно так же работать на реставрацию бюрократической пирамиды власти - и, следовательно, классового общества, как и попытки задержать эти фазы, растянуть их.

(2) М. Магид в одном из своих писем к М. Инсарову пишет:

«В испанской CNT с ее полуторамиллионной численностью был только 1 освобожденный работник. Это не значит, что CNT была во всем идеальной организацией, однако это значит, что огромным движением можно было управлять почти без бюрократии.

В аргентинской ФОРА было до 200 тыс. и ни одного осв. чиновника. Все решения в ФОРА принимались ассамблеарно, и она никогда не входила в правительство, как CNT в 1936-ом. Но и вхождение в правительство CNT трудно объяснить наличием в ней бюрократии, которой не было или почти не было».

То, как ограниченно Магид определяет понятие «бюрократ» (включая в него, применительно к профсоюзной бюрократии, только освобожденных работников - и совершенно забывая о том, что если профсоюзный лидер достаточно авторитарно руководит профсоюзом, то он является бюрократом, даже если он совмещает свое профсоюзное лидерство с работой за станком), лишний раз доказывает, что в свой проект «безвластного» общества анархисты незаметно для самих себя протаскивают целую кучу властных, авторитарных отношений. Наивная ссылка Магида на ассамблеарность принятия решений в ФОРА - еще одно тому доказательство: ежу понятно, что если все 200 тыс. членов ФОРА не могли отслеживать ход ассамблеи своих представителей с помощью большой компьютерной системы и по ходу дела корректировать своими наказами процесс принятия решений этой ассамблеей, то делегаты ассамблеи в очень большой мере становились начальниками над этой 200-тысячной массой, а в еще большей мере начальниками становилась та небольшая группа лидеров, которая реально готовила проекты решений ассамблеи и добивалась принятия делегатами тех или иных проектов… Когда анархисты представляют свои организации в качестве образцов будущего общества, то они не осознают, что проектируемое ими общество будущего не менее авторитарно, чем диктатура пролетариата в представлении левых марксистов и коллективистов. Коллективисты же выгодно отличаются от анархистов тем, что, во-первых, называют кошку кошкой и честно констатируют достаточно высокую авторитарность такого общества (даже подчеркивают ее для особо непонятливых, говоря о диктатуре пролетариата), а во-вторых, рассматривают такое общество как переходное к менее авторитарному - в отличие от анархистов, на деле стремящихся увековечить это переходное, еще весьма авторитарное общество под маской «бесклассового». Иначе говоря, анархисты называют кошку собакой… Что же касается нас, коллективистов, то мы на деле оказываемся гораздо либертарнее анархистов - а они гораздо авторитарнее нас.

В №7 «ПР» нам еще предстоит показать читателям, что Магид все время подсовывает, в качестве образчиков грядущей анархии, насквозь пропитанные авторитарными отношениями, за версту воняющие отвратительным запахом самой грубой и гнилой власти институты доиндустриального классового общества. На примере статей и писем Магида мы увидим, что идеология и доктрина некоторых анархистов - причем даже наиболее левых среди них - несет в себе зерна либерализма, а местами даже фашизма.