Дискуссия между ГПРК и товарищем О. Д.
…Да, теоретические занятия надо совмещать с практикой. Это идеальный случай. Но по опыту не одного поколения революционеров можно сказать, что именно периоды безраздельного господства реакции – такие, как сейчас, - давали им время для углубленных занятий теорией, ибо в период нового подъема социальной активности масс, - я уж не говорю о революционном подъеме, - времени и возможностей для этого просто не будет…
…А теперь еще раз о доводе Бугеры о том, что “у рабочих нет возможностей для постоянного непосредственного участия в управлении производством и обществом”, который для вас звучит убедительно. В рамках теории Бугеры это значит, что социализация предприятий, а значит, и социализм, невозможны до тех пор, пока компьютер не придет на каждое рабочее место.
К чему сводится проблема? К возможности или невозможности управления промышленным производством на основе горизонтальных связей между непосредственными производителями, без вертикали – иерархии управленцев–администраторов.
Что это значит в данном контексте? Это значит, что только при помощи компьютеризации рабочих мест будет преодолено общественное разделение труда на труд управленцев и труд исполнителей, т. е. произойдет действительная социализация промышленности. Надеюсь, что я правильно, хотя и предельно сжато изложил позицию Бугеры…
Опять же, что значит всеобщая компьютеризация рабочих мест в промышленности? Это значит, отвлекаясь от частностей, дальнейшее развитие производительных сил общества в рамках капитализма, т. е. до сих пор они не были настолько развиты (и до сих пор не развиты!), чтобы можно было говорить о возможности социалистической революции. Это значит, что материальные предпосылки для социализма только формируются. Пусть так. Но тогда надо, во-первых, аргументированно опровергнуть, по крайней мере, Маркса и Энгельса, Ленина и Троцкого, их оценки степени готовности капиталистического общества к социалистическому переустройству; во-вторых, открыто заявить, что до сих пор весь революционный марксизм был утопическим, т. к. объективные условия для перехода к социализму (те самые материальные условия в виде всеобщей компьютеризации рабочих мест в промышленности) не только отсутствовали во второй половине XIX и XX столетиях, но и не сложились до сих пор!
Также Вам с Бугерой надо открыто признать, что в XX столетии историческая правота была за социал-реформистами, за марксизмом реформистского толка – за Каутским и т.д. Ибо, если объективных предпосылок для социализма не было в XX столетии не только в России, но и в наиболее развитых центрах мирового капитализма, то дело социалистов – через реформы добиваться возможно более лучших условий существования и, следовательно, развития пролетариата в условиях капитализма. Иного не дано, третьего пути просто нет. Если Вы говорите, что объективные условия для успешной социалистической революции пока не сложились, то тем самым Вы утверждаете необходимость дальнейшего капиталистического развития.
Я понимаю, что мощнейшей поддержкой выкладкам Бугеры служат неудачи всех пока имевших место социалистических революций. Можно сформулировать это и так: под влиянием поражения мировой революции в XX столетии рождаются ревизионистские теории типа “компьютер – оружие пролетариата”.
Еще раз отмечу – ГПРК, выступая с ультра-революционных, крайне левых позиций, почему-то избегает оглашать такие выводы из своей теории. В российском контексте и Вы, и ГПРК должны признать историческую правоту меньшевизма и осудить утопизм, волюнтаризм и авантюризм большевиков. Помните, - Плеханов назвал Апрельские тезисы Ленина “горячечным бредом”. Если прав Бугера, то 86 лет назад был, конечно, прав и Плеханов…
… Во время написания этого письма пришел №7 “Мировой революции”. … Ошибка в определении классовой природы СССР привела наших ультра-левых [речь идет о статье Назаренко “Наши корни”] к чудовищному утверждению: революционеры должны были-де работать на поражение СССР в его войне против Гитлера…
Ответ товарищу О. Д.tc "Ответ товарищу О. Д."
С критикой в наш адрес, осуществленной т. О. Д., приятно иметь дело, т. к., в отличие от склочных перебранок в Интернете, она затрагивает самую суть чрезвычайно важных вопросов. К сожалению, в своей толковой и по существу критике О.Д. обнаружил печальное непонимание отстаиваемых нами позиций. Поскольку подобное непонимание присуще вовсе не ему одному, объяснение наших подлинных позиций является необходимым.
Сущность критики О. Д. заключается в том, что, как он считает, на взгляд ГПРК “социализация предприятий, а значит, и социализм, невозможны до тех пор, пока компьютер не придет на каждое рабочее место”, чего, как известно, нет и до сих пор, а коли так, то ГПРК должна, на взгляд О. Д., “открыто заявить, что до сих пор весь революционный марксизм был утопическим” и открыто признать, что “в 20 веке историческая правота была за социал-реформистами, за марксизмом реформистского толка… Если прав Бугера, то 85 лет назад был прав, конечно, и Плеханов”.
Разъяснение наших позиций мы начнем с вопроса о возможности осуществить при капитализме компьютеризацию “каждого рабочего места” и необходимости или не необходимости таковой компьютеризации для победы коллективистской революции.
С горечью душевной нам приходится признать, что мы, не называющие себя “марксистами”, куда лучше усвоили идеи основоположников исторического материализма, чем товарищи, недовольные нашей немарксистской ересью.
Когда, согласно теории Маркса и Энгельса, становится необходимым революционное свержение системы старых общественных отношений? Тогда, когда эти старые общественные отношения превращаются в препятствие для новых производительных сил, не дают им развиться в господствующие производительные силы. Это противоречие решается тем, что скорлупа старой общественной системы должна быть разбита, чтобы новые производительные силы могли расти и развиваться дальше.
Торжество новых производительных сил является не предварительным условием, но результатом осуществленного революционным путем уничтожения старой общественной системы. Однако их предварительное существование – не как господствующих и вытеснивших старые производительные силы, но как островов в окружении враждебных сил старого мира – является условием исторической необходимости такой революции, а равным образом единственной гарантией необратимости ее победы. Мелкие млекопитающиеся зверьки копошились в своих норках еще при могучих динозаврах, но овладеть миром млекопитающие смогли лишь после того, как великие природные катастрофы истребили динозавров как класс.
Прибавочную стоимость, как известно, создает живой, а не мертвый труд. Для капиталиста несравненно прибыльнее эксплуатировать живого рабочего, чем предпринимать огромные затраты на его замену автоматизированными саморегулирующимися системами. Поэтому полная смена машинного производства полностью автоматизированным и компьютеризированным производством, всеобщая компьютеризация, “компьютеризация каждого рабочего места” при капитализме невозможны, и если мы будем рассчитывать на нее, надеясь, что лишь затем может победить коллективистская революция, то ждать нам придется не меньше, чем христианам до второго пришествия. Сколь мы знаем, в начале 1990-х годов в Японии существовал один завод, где живых рабочих полностью заменили роботы, и завод этот имел планово–убыточный характер. Про появление новых таких предприятий за последние 15 лет слышать не приходилось, да и судьба единственного чуда техники вряд ли была счастливой, тем более в условиях поразившей японский капитализм многолетней депрессии. Рабочий обходится дешевле робота, поэтому капитализм и не собирается осуществлять всеобщую автоматизацию производства.
Когда мы говорим про компьютеризацию как предпосылку коллективистской революции, мы вовсе не подразумеваем под этим, что коллективистская революция является невозможной до тех пор, пока компьютер не пришел на каждое рабочее место. Подобная всеобщая компьютеризация невозможна в условиях капитализма. Новые производительные силы возникают еще в старом обществе, однако развиться в господствующие производительные силы они смогут лишь в новом обществе, после пролетарской революции и установления диктатуры пролетариата. Однако уже созданные капитализмом компьютеризированные производительные силы, после того, как свергнувший власть буржуазии и установивший свою диктатуру пролетариат поставит их себе на службу, во-первых, дадут ему возможность не потерять свою власть, не выпустить ее из рук в пользу нового эксплуататорского класса, как произошло после Октябрьской революции, а во-вторых, опираясь на этот уже достигнутый уровень компьютеризации, осуществить всеобщую компьютеризацию производства, что, в соединении с другими революционными мероприятиями, и будет означать переход к безгосударственному и бесклассовому коллективистскому обществу.
Тут существует аналогия с ролью машин в период перехода от феодального к капиталистическому обществу. Как правильно сказал Маркс, мельница дает общественный строй во главе с феодалом, паровая машина – во главе с капиталистом, техническим базисом капитализма является машинное производство. Это отнюдь не означает, что победа капитализма стала возможной лишь после “всеобщей машинизации каждого рабочего места”, доля ручного труда даже теперь остается в капиталистическом мире весьма значительной. Однако необратимым переход от феодализма к капитализму стал только после появления паровой машины, тогда как торгово-мануфактурный капитализм, господствовавший в городах Северной Италии в 11-15 веках, был уничтожен феодальной реакцией 16 века…
О. Д. пишет далее, что мы должны были бы, “по крайней мере, аргументированно опровергнуть Маркса и Энгельса, Ленина и Троцкого, их оценку степени готовности капиталистического общества к социалистическому переустройству”. Во-первых, нам уже приходилось это делать (например, в статье В. Бугеры «Компьютеризация как предпосылка социалистической революции» - см. ее в журнале «Альтернативы», 1999, №3, а также в книге «Теория и практика коллективизма», - и в его же книге «Собственность и управление», вышедшей в изд-ве «Наука» в прошлом году и сейчас доступной в Интернете по адресу http://www.ogbus.ru/authors/Bugera/Bugera_1.pdf), а во-вторых, зачем “аргументированно опровергать” то, что уже опровергнуто самой действительностью? Если бы капиталистическое общество было готово к социалистическому переустройству в эпоху Маркса или Ленина, такое социалистическое переустройство давно состоялось бы. Единственная реальная возможность – это действительность, то, что не реализовалось в действительности, не было действительно возможным. Если мы будем рассуждать иначе, то стремительно скатимся к историческому субъективизму и уподобимся троцкистам, сталинистам или анархистам, считающим, что все было бы хорошо, если бы не злодеи сталинисты в 1927 г., хрущевцы в 1956 г. или большевики в 1918 г. Бесспорно, что сталинисты и хрущевцы были порядочными злодеями, да и большевиков можно критиковать за очень многое, однако встает вопрос: почему в истории пролетарской классовой борьбы оппортунисты и социал-предатели до сих пор одерживали верх над подлинными пролетарскими революционерами? Потому, что первые были хитры и коварны, а вторые наивны и доверчивы? Но чем все-таки объясняется подобное всесилие зла и бессилие добра?
Если мы хотим всерьез ответить на этот вопрос, а не скользить по поверхностным субъективным характеристикам, то мы должны взглянуть на реальную историю происходивших до сих пор пролетарских движений. Сделав это, мы увидим, что в героический период 1789-1871 гг. пролетарии много раз восставали и порой даже захватывали власть, но не знали, что делать дальше, и не могли поэтому превратить свое кратковременное господство в начальную стадию коммунистического переворота. Лионские ткачи, захватив случайно власть в городе во время своего стихийно развернувшегося восстания в 1831 г., растерялись, не зная, что с этой властью делать, и потому мирно, без боя отдали ее назад буржуазии. Совершенные через 40 лет ошибки парижских коммунаров столько раз критиковались затем различными марксистами и не только марксистами, что повторять эту критику здесь не имеет смысла…
В наступившую же после 1871 г. эпоху стабильного господства капитализма прогрессирующее разделение труда еще более обессилило и разобщило пролетариев, поставило над ними слой рабочей бюрократии – слой, без которого рабочие не могли обойтись, - и который срывал и саботировал революционные устремления пролетариата, либо, когда в силу обстоятельств подобные устремления все же прорывались и приводили к революции, безжалостно давил эту революцию, что проделали социал-демократы в 1918-1923 гг. в Германии и сталинисты в 1936-1937 гг. в Испании.
Означает ли это, что “историческая правота” была за подобными реформистскими предателями и палачами пролетариата? И что такое вообще “историческая правота”?
Когда товарищ О. Д. думает, что из логики наших позиций следует, что правы были не Ленин и Либкнехт, а Плеханов и Носке, он ошибочно отождествляет “правду-истину” и “правду-справедливость” (эти понятия мы заимствуем у старого народника Михайловского, оговариваясь, что под “правдой-справедливостью” он понимал нечто иное, чем мы), научно истинное с политически правильным, тогда как на самом деле подобное отождествление станет возможно (если вообще станет возможно!) только на чрезвычайно высокой ступени исторического развития, даже не просто при коммунизме, а при каком-то развитом и переразвитом коммунизме.
Материя предшествует идеям, жизнь – разуму, бессознательное – сознательному. Сознательное возникает из бессознательного и (так, во всяком случае, было до сих пор) плетется вслед за ним. Люди сперва действуют, затем думают, сперва они добывали пищу, боролись за эту пищу с природой и друг с другом, вступали в ходе этой борьбы в разнообразные группировки, и лишь много тысячелетий спустя догадались, что, делая все это, они творили историю.
“Сова Минервы вылетает только ночью”, - очень правильно подметил известный мракобес Гегель. Невозможность перехода к социализму до появления компьютеризированных производительных сил стала понятна лишь после того, как все попытки такого перехода потерпели поражение, после того, как все пролетарские восстания кончились неудачей. Не было бы этих обреченных на поражение пролетарских восстаний, не было бы и проблемы, не было бы истории капитализма и, в конце концов, не было бы и компьютеров.
Движущей силой капиталистического прогресса является погоня капиталиста за прибылью. Но если капиталист имеет возможность (как в избытке имеют такую возможность капиталисты в России и на Украине – из-за пассивности, покорности и задавленности российского и украинского пролетариата) получать большую прибыль, просто эксплуатируя физическую силу работника до предела, ему, капиталисту, не из-за чего заниматься усовершенствованием производства, развитием техники и т. п. содействием общественному прогрессу. Лишь если рабочие своей классовой борьбой дают отпор чересчур алчным посягательствам капиталиста на их рабочую силу, ограничивают норму ее эксплуатации, лишь в этом случае капиталист вынужден выискивать другие пути увеличения прибыли и обращаться к развитию техники, удешевлению производства и т. п. И чем решительнее классовая борьба пролетариата, чем больший страх она наводит на капиталиста, тем более энергично капиталист содействует техническому прогрессу. Так что не будь великого страха буржуазии перед пролетарской революцией, не было бы и уступок буржуазии рабочему классу, - и не было бы изобретения компьютеров.
Что касается утопизма и волюнтаризма большевиков и “исторической правоты” премудрых карасей меньшевизма, то до сих пор в историческом процессе иллюзии, фантазии и утопии играли куда большую роль, чем рассудительные рассуждения, и в большинстве случаев рассуждающие только комментировали то, что творили бредящие горячечным бредом. Правда, то, что получалось в итоге действий последних, отнюдь не совпадало с прекрасными дворцами, являвшимися им в лихорадочных видениях, и затем наступала эпоха длительного похмелья, однако те реальные перемены, которые были осуществлены в короткие периоды усиленной работы, осуществлялись именно страдавшими горячечным бредом энтузиастами–фанатиками, а не премудрыми пескарями и не добродетельными карасями. И вряд ли эти перемены были бы осуществлены, не воодушевляйся делавшие их фанатики иллюзией, что делают нечто неизмеримо лучшее. Вместо “царства божия” пуритане привели к господству царство капитала, точно так же, как и большевики, мечтавшие о “светлом царстве социализма”, всего-навсего проложили дорогу развитию и утверждению капитализма. Можно, конечно, сомневаться, был ли вообще капитализм в мировой истории прогрессом, и в связи с этим переосмысливать вопрос, что такое прогресс (1), но, если считать победу капитализма в России 20 века прогрессом, то для торжества этого буржуазного прогресса утопист, волюнтарист и авантюрист Ленин сделал куда больше, чем благомыслящий Плеханов. В 1918 – 1922 годах меньшевики всех толков и эсеры–центровики скажут по адресу большевиков много злых правильных слов, но – боже мой! – что делали эти меньшевики и эсеры в 1917 году!..
Так что утопии, фантазии и горячечный бред были до сих пор необходимой составляющей исторического процесса – куда более необходимой, чем все рассуждения о вреде утопий. А что касается соотношения реформы и революции, то странно, почему О. Д. забыл давно известную революционерам истину: чем с большей силой, энергией и радикализмом будут действовать трудящиеся массы в ходе борьбы классов и партий, тем благоприятней для трудящихся масс окажется итог этой борьбы. Чем с большей силой мы будем жать влево, тем более влево склонится равнодействующая нашей борьбы с силами эксплуататорского мира. Только борясь за все, получишь что-то, только борясь за революцию, сможешь вырвать у эксплуататоров какие-то реформы.
Конечно же, все сказанное выше вовсе не означает, что так всегда и будет продолжаться - что революционеры всегда будут руководствоваться несбыточными мечтами, результаты революций почти совершенно не будут совпадать с намерениями революционеров, а единственными полезными плодами, перепадающими время от времени эксплуатируемым классам в результате совершаемых последними революций, будут лишь кое-какие прогрессивные реформы. Напротив, будущее принесет нам одно из двух - либо человечество погибнет, либо его спасет от самоубийства успешная пролетарская коллективистская (социалистическая) революция; и одним из верных признаков, по которым мы сможем судить после начала пролетарской революции, окажется ли она успешной и социалистической, будет то, насколько субъективные цели и устремления революционеров будут соответствовать тем реальным задачам, которые ставит перед ними история. Если бывшим рядовым наемным работникам будет все лучше и лучше удаваться управление - а значит, и владение - комплексами предприятий и в маленьких, и в больших масштабах; если как малые группы, так и огромные количества трудящихся все лучше и лучше смогут (с помощью компьютеров) принимать управленческие решения без руководителей, а в тех случаях, когда последние еще нужны, плотно контролировать и сменять их в любой момент - тогда пролетариям, перестающим быть пролетариями, вовсе не нужно будет опьянять себя сладкими сказками о светлом будущем для того, чтобы почувствовать уверенность в этом самом будущем. Тем, кто уверенно проделывает переход к бесклассовому обществу, вовсе не нужно будет тешить себя сказочками о построении социализма через три года или через десять лет. И то, что сегодняшние пролетарии гораздо менее склонны верить россказням о быстром наступлении рая на земле, чем их легковерные прадеды, на самом деле вовсе не так уж плохо - недоверчивость, унаследованная пролетариями от нынешней гнилой индивидуалистической жизни, парадоксальным образом поможет им налаживать коллективное бытие после свержения буржуйской власти, поможет не позволить новым эксплуататорам сесть на шею трудящихся... Отсюда практический вывод для пролетарских революционеров: не надо приманивать к себе последователей сладкими сказками о том, что райская жизнь может наступить быстро - надо честно говорить о том, что нам и нашим потомкам предстоит очень долгий и трудный переход к гармоничной и спокойной жизни, даже если такие слова затруднят нам привлечение новых сторонников. Мораль современного пролетарского революционера не просто позволяет ему, но даже требует от него совершать много разных очень страшных и отвратительных вещей ради победы революции; чего она не позволяет ни под каким видом - это политически врать своему классу, это встраивать иллюзии в свою идеологию, пропаганду и агитацию. Политическая честность - это одна из основных характеристик пролетарских революционеров. Особенно это относится к современным революционерам: после того, как буржуазия на протяжении более чем столетия успешно использовала левую фразеологию для укрепления своей власти над пролетарскими массами, политическая честность стала совершенно необходимым буйком для того, чтобы различить настоящих борцов за власть пролетариата в море полулевых, четвертьлевых и якобы левых слуг капитала.
И последнее замечание: во Второй Империалистической Войне революционеры должны были работать на поражение всех воюющих империализмов, а не одного только сталинского империализма, хотя революционеры, действующие на территории, подчиненной этому последнему, должны были бороться за его поражение в первую очередь (главный враг – в собственной стране!) Находить это утверждение чудовищным могут лишь те, кто предпочитает вождя фюреру, НКВД – Гестапо, а государственный капитализм – государственно–монополистическому капитализму. Оснований для подобного предпочтения мы не видим…
Примечание.
1)Подробнее на эту тему мы скажем вскоре в особой статье.
ГПРК tc "ГПРК "
Из письма Марлена Инсарова тов. Тэнъэ Кутху tc "Из письма Марлена Инсарова тов. Тэнъэ Кутху "
…Единство революционной теории и революционного массового движения, т. е. революционной практики, требует наличия, во-первых, революционной теории, представленной конкретными революционерами (будь они интеллигенты, орабочившиеся интеллигенты или интеллигентные рабочие – не важно), и, во-вторых, революционного массового движения. Если одного из этих факторов нет, разрыв теории и практики неизбежен, и возмущение таковым разрывом сколь угодно естественно, но бесплодно.
Наличие (либо, в большинстве эпох, отсутствие) революционного массового движения обусловлено разнообразными объективными и субъективными причинами, одной из которых (хотя все же далеко не главной) является предшествующая деятельность революционеров. Но конкретизируются все эти причины в готовности (или неготовности) и способности (или неспособности) угнетенных масс к совместной борьбе за свои классовые цели. Если таковой готовности и способности нет, можно восхищаться рассудительностью масс, экономящих свои силы, нужно внимательно следить за тем, какие перемены намечаются в недрах масс, можно верить или надеяться, что массы когда-нибудь сами собой или с нашей помощью проснутся, нужно анализировать и предугадывать, каким образом изменения в объективной ситуации повлекут за собой соответствующие изменения в действиях угнетенных масс, - но прежде всего нужно ясно и четко признать то, что есть и чего нет. Пассивность, задавленность, атомизированность угнетенных остаются сильнейшими помехами для освобождения угнетенных, какие бы резоны (вроде рассудительного стремления экономить силы) мы для этих качеств ни находили. После того, как стало понятно, что крестьянская революция не произошла ни в 1863 г., ни в 1869 г., осью всех революционно-социалистических теорий в России стал вопрос, каким образом эту революцию вызвать. Ответы на этот вопрос были самые разнообразные, но в идиллию о готовности народа восстать в любой момент верили только самые наивные бакунисты, да и то лишь до непосредственного соприкосновения с народом.
“Предпосылкой всякого революционного действия является сказать то, что есть” (Лассаль). Попыткой сказать то, что есть, и была статья “О причинах пассивности пролетариата”, а вот о том, как и что с этой пассивностью делать, нужно думать дальше.
Разумеется, пассивность угнетенных никогда не бывает абсолютной. Те или иные акции классовой борьбы (волынка, дикие стачки, перекрытия дорог, стихийный фабричный террор и т. д.) происходили на протяжении последних 15 лет и будут происходить и впредь. Однако как масштабы подобных акций, так и существующие в пролетариате элементы социалистического сознания находятся на чрезвычайно низком уровне как по сравнению с тем, что было 100 лет назад, так и по сравнению с уровнем, требующимся для социалистической революции. Плясать придется от этой печки.
Революционная теория, революционеры и революционная организация не заменят революционное движение масс, но и не могут надеяться переложить на последнее свои задачи. Теория не заменит борьбу, но и нелепо обвинять теорию, что она не делает того, что может быть достигнуто только борьбой. Если задавленные массы не борются, странной претензией к теории было бы обвинять ее в том, что она не рисует утешительно–радужных перспектив для их борьбы.
(Я впал в тезисно-декларативный тон. Если говорить по-другому - я признаю: рабочие не восстают и терпят. Ты объясняешь: это они силы экономят, а “твои теории практической ценности не представляют”, т. к. не говорят рабочим, как бы они смогли так восстать, чтобы и силы при этом сберечь. Конечно, лучше всего такая война, которая совсем без жертв обходится, только таких войн не бывает…)
Я признаю: рабочие ничего серьезного не читают. Ты: это они “Лимонку” не читают – ну и правильно делают! А Ленина, Маркса, Платонова и т. п. читают? Есть такие, кто читает, но: 1). Мы про класс в целом говорим; 2). Те, кто читает и вообще интересуется, в большинстве случаев в своих коллективах на отшибе; 3) Даже те, кто читает и интересуется, в большинстве случаев в революционную политику не идут, ибо в пользу ее не верят. Ты скажешь: и правильно делают, т. к. левые группы мелкобуржуазны. Кто ж спорит, только откуда же другие будут, когда революционные пролетарии их не создают, а кто в шахматы играет, кто марки собирает.
…Я недавно прочитал писателя–эсера Ивана Вольнова “Повесть о днях моей жизни”. Орловская деревня начала 20 века, забитость, холопство, поголовное пьянство, битье жен и т. п. Главный герой, подросток Ваня Володимеров (т. е. сам автор), решает: не буду так жить, - и уходит на заработки в город. Возвращается через несколько лет, а уже начало 5-го года, свежие ветры дуют. Приходит Прохор Галкин, солдат – инвалид японской войны, которому в госпитале то ли листовка в руки попала, то ли сосед верное слово сказал. Знакомятся, вовлекают еще несколько человек. Посылают двух человек в город искать “Комитет”, чтобы получить “листочки”, где вся правда сказана. После серии комичных приключений (никого в городе не знали!) находят-таки на вокзале одного слесаря. Ну и пошло–поехало.
Это вот к чему. Пока не встрепенулись и не перестали “экономить силы” такие, как Галкин и Володимеров, до тех пор вся деятельность революционеров за предшествующие 40 лет непосредственных результатов не давала и дать не могла. Но не было бы этой деятельности, не попала бы в руки размышлявшего, а по каким таким причинам ему оторвало на войне ногу, солдата листовка, не показала бы ему, что и почему, и не попали бы затем уже в массовом количестве листовки этому бывшему солдату и сагитированным им товарищам из “Осташковского беспощадного комитета из мужиков”. Так что не напрасно 20 лет на каторге провел Чернышевский и не напрасно на виселице погибали Желябов и Ульянов.
Следующий момент. Мелкая буржуазия – класс парцелльных крестьян и кустарей-одиночек, утративших общинные связи между собой. Как общинное крестьянство, так и ремесленники докапиталистического общества мелкой буржуазией были лишь в той мере, в какой переставали быть самими собой и переваривались капитализмом (отождествление докапиталистического общинного крестьянства с толпой одиночек - мелкой буржуазией, т. е. чрезвычайное непонимание этого крестьянства, было одной из самых катастрофических ошибок русских социал-демократов). “Идеализируя” добуржуазные общинные традиции, мы идеализируем не мелкобуржуазное, а добуржуазное и небуржуазное влияние на пролетариат. История 19-20 веков не знает примеров революционных выступлений “чистого” от таких добуржуазных влияний пролетариата. Чем более такие влияния исчезали, тем больше пролетариат подчинялся капитализмом – и тем меньше он был способен к революционной борьбе. В отличие от марксистов, многие анархисты очень хорошо понимают это - но, в отличие от нас, этот факт наполняет их пессимизмом и отчаянием. Мы, коллективисты, отличаемся от современных анархистов прежде всего тем, что хорошо понимаем: грядущие потрясения и катастрофы толкнут пролетариев к возмущению и протесту так сильно, что преодолеют их атомизированность (в ходе очередного неизбежного империалистического передела мира сама же буржуазия соберет пролетариев, бывших до войны разобщенными, на фронтах, организует их, даст им в руки оружие и доведет их до очень ясного, пронзительного ощущения, что терять им больше нечего). Однако чем меньше мы будем иметь иллюзий о благом ходе исторического процесса, тем с большей готовностью встретим подобные потрясения и тем больше от нас будет толку.
Еще раз: восставали либо ремесленники и кустари, либо промышленные рабочие первого поколения. Примеров революционных выступлений потомственного пролетариата развитого капиталистического общества до сих пор не было (если не согласен – приведи примеры). Само по себе это не значит, что их и не будет. К 1890-м годам русские революционеры разочаровались в революционности крестьянства - разочаровались прежде всего после страшного голода 1891 г., когда крестьяне покорно умирали. Это разочарование в крестьянстве явилось подосновой эпидемии марксизма, захлестнувшей в 1890-е годы русское революционное движение . Крестьянские мятежи 1902 г. стали для народников приятной, а для марксистов – непредвиденной неожиданностью. Но то, что крестьяне восстали в 1902 г., куда в большем масштабе в 1905-1906 гг. и в еще большем – в 1917-1921 гг., не отменяет того факта, что крестьяне терпеливо умирали и не восставали в 1891 г. Не означает и того, что революционеры должны были все 1870-1890-е годы прежде всего работать в крестьянстве. Работали. Было хождение в народ, были деревенские поселения, были десятки спропагандированных крестьян. Все это не прошло бесследно, и в 1905-6 и в 1917-20 гг. бунтовало крестьянство Саратовской губернии, где в 1870-е годы был центр народнических поселений. Но без деятельности тех, кто был в городах, вся пропагандистская работа фельдшериц и народных учителей рассеялась бы, как вода в песке.
В чем смысл расхождений? Ты говоришь: работать в фабрично-заводском пролетариате нужно прежде всего. На наш взгляд, работать в фабрично-заводском пролетариате нужно в том числе. Не так давно один человек говорил мне, что “сейчас, после классиков марксизма, интеллигенты рабочему классу не нужны. Сейчас любой грамотный рабочий может сам листовки выпускать, как Шляпников.”
Если этому человеку когда-нибудь придется иметь дело с реальной рабочей борьбой, а не мечтать раз в полгода о грядущих лаврах Шляпникова, а в другое время заниматься, в свободное от работы на заводе время, всякими несвязанными с классовой борьбой делами, то ему придется убедиться, что для пользы дела нужны теоретики, агитаторы, пропагандисты, организаторы, техники, даже адвокаты и журналисты (черт бы их побрал), нужны знания, связи, техника, деньги, и вообще очень много чего нужно. Получить все это (правильнее сказать, большую часть этого), ограничиваясь заводским активизмом, невозможно. Поэтому всякая революционная деятельность важна, всякая революционная деятельность нужна – если это, конечно, революционная деятельность, а не толчение воды в ступе, к каковому толчению относятся как схоластические рассуждения, так и внутригрупповые интриги. Поэтому если у кого есть возможность и потребность вести пропаганду в промышленном пролетариате – замечательно; среди каких-нибудь других угнетенных групп (в сельском пролетариате, среди торговых наемных работников и даже мелких хозяев, да и мало ли кого еще) – тоже хорошо; может кто-то пропагандировать студентов или школьников – тоже здорово; может кто-то вести какую-либо деятельность, не связанную с непосредственной пропагандой – не менее хорошо.
Плохо тогда, когда выполняющий какую-либо одну часть общего дела начинает считать, что только эта его часть – действительно дело. Тогда и то необходимое и полезное, что делает он, искажается и в конце концов гибнет. Тот, для кого дело – только теория, завязнет в схоластике; для кого, допустим, единственным стоящим делом является только работа со студенчеством - скатится к какой-нибудь разновидности мелкобуржуазного радикализма; наконец, для кого дело – исключительно заводской активизм, тот либо, потеряв контакт с общереволюционным делом, отойдет от него, уйдя в личную жизнь, либо пойдет по пути профсоюзничества и, в случае успехов на этом пути, дойдет до степеней Шеина или А. Исаева. Исключительность и односторонность в методах работы – гибель революционного дела.
Очень может быть, что я ломлюсь в открытую дверь, доказывая вещи, в общем очевидные. Ты же не пишешь, что нужен исключительно заводской активизм, а что он нужен “прежде всего”, правда, это “прежде всего” сейчас в еще большей степени, чем в 1890-е годы.
Что было в 1890-е годы? Бурный рост промышленности – за 10 лет в 2 раза, благодаря этому – рост рабочего класса, причем именно рабочего класса, вышедшего из общинного крестьянства, сохранившего общинные традиции и не атомизированного капитализмом, а поэтому способного на борьбу и протест и чрезвычайно восприимчивого к социалистической агитации и пропаганде. Кроме того, существовала предшествующая революционная традиция (русский марксизм потому оказался столь велик, что стоял на плечах революционного народничества), существовали кадры революционной интеллигенции, готовой и способной вести работу в массах. Где все это сейчас? Реальность вокруг – другая, реальность – необыкновенно хуже, чем 110 лет назад, и именно с этой реальностью приходится иметь дело.
Противопоставление хорошего рабочего класса никчемным и мелкобуржуазным левым группам было бы правильно, если бы этот класс бунтовал сам по себе, а левые группы в сторонке проводили бы во время этих бунтов какие-то свои теоретические дискуссии (как сен-симонисты во время Лионского восстания) или если бы во всяком случае из класса выдвигалось бы достаточно большое количество передовых борцов, вступающих в борьбу независимо от мелкобуржуазных левых групп. Пока что этого нет. Взаимная зависимость класса и тужащихся быть его авангардами левых группок – обоюдная, вина и беда – у обоих и на обоих. Каков класс – таковы и самозванные “авангарды”. Не было бы пассивности пролетариев (не абсолютной, разумеется, кто ж спорит), вели бы десятки и сотни тысяч пролетариев классовую борьбу с капиталом, увидели бы сотни и тысячи самых передовых пролетариев необходимость своей классовой организации, пошли бы в существующие левые группы (что в микроскопических размерах произошло после рельсовой войны 98 г. – случай Воробьева) и преобразовали бы их или, в случае неисправимости, создали бы новые, настоящие пролетарские. А пока этого нет, другими левые группы не будут, и уж ежели винить кого за это, то прежде всего “экономящих свои силы”.
Правильно говорили Ваня Володимеров из “Повести о днях моей жизни” Ивана Вольнова (“В этот вечер я дал себе клятву не бить детей, не мучить женщин, не пить вина, не жить той дикой мучительной жизнью, какой живут они, а искать всеми силами то лучшее, что, как я твердо верил, есть на свете”) и Брехт: “Кто в ответе за то, что угнетенье живуче? Мы. Кто в ответе за то, чтобы сбросить его? Тоже мы”. Угнетенные не восстанут, если будут утешаться, что они, угнетенные, хороши и в нынешнем рабском положении, и правильно делают, что “экономят силы” (когда становится взаправду невыносимо, про “экономию сил” не думают), и что критиковать подобную экономию сил могут только “мелкобуржуазные левые группы”. Не было во Французской революции более верного друга народу, чем Марат, Марат, который не добродетели народа расхваливал, а его недостатки безжалостно критиковал. Прежде, чем восстать, раб должен устыдиться своего рабства.
Еще несколько замечаний
“Априори приписываемую пролетариату революционную миссию” я обнаружил, сколько помню, у Гусева, а не у Маркса. Миссия вообще категория религиозная: бог послал пророка с миссией… А в истории есть причины, но у истории нет целей. Либо пролетарии в силу таких-то причин восстанут, победят и создадут новый мир; либо, в силу этаких-то причин, нет - и тогда тем хуже для человечества, только где же бог, чтобы предъявлять к нему претензии, что он не устроил все к лучшему…
Ты пишешь: “Прекрасно, просто замечательно, что рабочие не верят сегодняшним левым, тем более – не идут за ними! Это значит, что они научились не верить на слово, это значит, что они хотят верить только самим себе”. Как было бы хорошо, если бы было так! А буржуазным политикам рабочие верят? А буржуазной пропаганде они верят? Можно сколько угодно (и вполне правильно!) говорить, что верят от сих и до сих, постольку–поскольку, но в этих пределах - все равно верят. Ну и как же тогда с тем, что “научились не верить на слово” и “хотят верить только самим себе”? “Мелкобуржуазным левым группам” на слово не верят, а крупнобуржуазным политиканам – пожалуйста.
“…рабочие, быть может, впервые в истории, будучи много раз обмануты, хотят сами во всем разобраться”, - пишешь ты. И в чем это выражается? - “Осташковский беспощадный комитет из мужиков”, когда захотел во всем разобраться, послал делегатов в город искать “Комитет”; молодой Иван Бабушкин со своим приятелем, когда решили найти правду, принялись искать умные книги и умных людей - где что-нибудь подобное сейчас? Из глубин собственного самосознания извлекал знания о мире только гегелев Абсолютный дух, собственный опыт любого человека неизбежно ограничен, чтобы достичь понимания мира, требуется сопоставление этого опыта с опытом других…
Итого, для дела освобождения угнетенных одна из самых вредных вещей – идеализация угнетенных.
Еще об О. Д. Он оказался в положении героя, стоящего вне массы и над массой, именно потому, что пытался поднимать массу на борьбу, когда масса к борьбе была не готова. Единственный другой выход для него был в том, чтобы полностью слиться с массой, т. е. не бунтовать и не подстрекать других к бунту, когда другие сами не бунтуют. Можно сколько угодно говорить об обоснованности такого или другого выбора, и даже о нравственном удовлетворении, который он может принести, только надо понимать, что сделавший подобный выбор выбывает из разряда революционеров и переходит совсем в другую категорию. Встречались народники, которые полностью окрестьянивались и сливались с массой, только для пробуждения этой массы куда больше сделали неизбежно вынужденные быть вне ее – к горю своему – герои. Данко, в конце концов, тоже был вне массы и над массой…
На самом деле больше всего интересно, что и как именно ты предлагаешь делать. Так что твою работу (или работы) о мелкобуржуазности левых групп и об организации пролетариата жду с большим нетерпением.
Из письма ГПРК товарищам из одной марксистской группы tc "Из письма ГПРК товарищам из одной марксистской группы "
…вы пишете, что, хотя и относитесь “с искренним уважением и интересом к товарищам из ГПРК”, и намерены и пытаетесь поддерживать с ГПРК контакты, однако “между нами лежит огромная мировоззренческая пропасть”.
Дело в том, что мировоззрением ГПРК является исторический материализм, а равным образом взгляд на природу как на материальное взаимосвязанное целое, движение и изменение в котором происходят не только и не столько путем постепенной эволюции, сколько путем скачков, взрывов и катастроф (подобный взгляд на природу обыкновенно именуется диалектическим материализмом, хотя, на взгляд части ГПРК, подобное словосочетание лучше не употреблять, поскольку в большинстве случаев под «диалектическим материализмом” понималась некая “мировая схематика”, аналогичная дюринговской). Таким образом, если вы являетесь сторонниками исторического материализма, то мировоззренческой пропасти между нами, вроде бы, и нет (это не исключает, разумеется, существование разнообразных политических, тактических и т. д. разногласий), а разница состоит лишь в том, что мы не называем исторический материализм “марксизмом” и не используем для самоназвания ярлычок “марксисты”.
Почему так? Во-первых, на наш взгляд, неправильно великую научную теорию, а равным образом революционное движение пролетариата сводить к имени одного, сколь угодно гениального человека; во–вторых, за полтораста лет марксистами называли и называют себя столько самых противоположных течений, что для самоидентификации этот термин стал полностью непригодным; наконец, в–третьих, мы считаем, что настало время переводить науку истории, основы которой были заложены Марксом и Энгельсом, на более высокий уровень, подобно тому, как сделал это Эйнштейн с наукой физики, созданной Галилеем и Ньютоном.
Действительная мировоззренческая пропасть может разделять нас лишь в том случае, если для вас вопрос ярлычков и самоназваний важнее действительного содержания мировоззрения. Так ли это в вашем случае, мы судить пока не можем, однако реакция на наш “немарксизм” со стороны членов марксистских групп создает пока грустное впечатление. Назывались люди марксистами – и ладно, а перестали называться – ужас, а зачем и почему – кому интересно?
Судя по нашему опыту общения с членами марксистских групп, если не все, то подавляющее большинство из них отождествляют реальную принадлежность к марксистам с причислением себя к марксистам. Тот, кто хочет называться марксистом, для них - свой, а кто не хочет - заведомо чужой. А что, если мы, отказавшись называть себя марксистами (потому, что марксизм - это первый этап развития исторического материализма, а сейчас уже пора переходить ко второму - потому что за время существования марксизма история поставила перед историческими материалистами столько проблем, что их разрешение с необходимостью влечет за собой очень существенное обновление теории), сохранили в себе гораздо больше марксистского духа и направленности, чем те, кто называет сегодня себя марксистами? - Похоже на то, что большинство нынешних левых, полулевых и якобы левых даже поставить такой вопрос не способны, он у них просто в голове не укладывается (одно из приятных, но, к сожалению, редких исключений - группа «Вперед!»). Для большинства тех, кто наклеивает сегодня на себя ярлычок марксиста, отказ других наклеивать на себя тот же ярлык заведомо свидетельствует о «мировоззренческой пропасти» между ними самими и этими другими.
Превращение науки исторического материализма в комплект ярлычков и цитат означает окостенение и смерть данной науки. А революционной борьбе пролетариата требуется наука, а не ее окостеневший труп. Хорошим противоядием против подобного окостенения являются, кстати сказать, работы упомянутого в последнем номере вашего бюллетеня А. А. Богданова…
С коллективистским приветом
